Понимать-то я бабу понимаю, но вот мне такого не надо. С хворостиной такого не упасешь, ринется на молодые луга, как пить дать. Не в моем возрасте бегать по чужим койкам, чтоб вернуть загулявшего козла.

А Бергман – козел. Породистый, но козел.

Нам бабам это, конечно, в самое сердечко. Однако, в тридцать лет и два месяца я уже понимаю, что перевоспитать такого невозможно.

Ладно, девственницы, ваш выход.

Чтоб Герману сюрприз не испортить, захожу со спины.

И меня на секунду выбивает из колеи его парфюм, напоминающий мне о том, что мы с ним вчера вытворяли в баре. И так меня злит, что зачетный самец совершенно для меня бесполезен, что я беспощадно хлопаю его сзади по плечу.

Над отдать должное Бергману: вздрагивает он не сразу, а только когда поворачивается ко мне. Округлившиеся глаза и слегка побледневшее лицо становятся мне наградой.

На лице его явно читаются сомнения в том, что мне вообще стоит что-либо предлагать.

Какие мы нежные!

Однако, что-то прикинув, Герман берет себя в руки и делает приглашающий жест за стол. Впрочем, говорить он начинает не сразу, видимо, голос его подводит. Или дар речи пропал от моей красы. Бергман разглядывает меня несколько минут, прежде чем спросить:

– Это поприличнее?

– Вы сами сказали, что ноги у меня красивые. Я для вас старалась, – постно отвечаю я. – Лично я считаю, что в человеке главное – внутренний мир, а все материальное – для пустышек.

– Ну, разумеется, – бормочет Гера. – Как еще-то…

Я кокетливо поправляю кудри в стиле незабвенной Людмилы Гурченко и закидываю ногу в потрясающих колготках цвета загара с сопливым блеском на другую ногу, распахивая полы пальто.

И задеваю коленом колено Бергмана.

В дело тут же вступает физика. Натуральные брюки Геры высекают из моей холодной после улицы синтетики искру, и нас жалит разряд статического электричества.

Бергман пытается отодвинуться и смотрит под стол, куда ему деть свои длинные ножищи. И зависает.

М-да. Юбец на мне условно приличный. Узкая юбка-карандаш, которую я не надевала уже лет эдак десять, всего на две ладони выше колена, а вот когда я сижу…

– Герман, собеседнику принято смотреть в глаза, – привлекаю я внимание Геры.

– На вашем месте, я бы складывал ноги на стол, – советует он. – На другое смотреть – настоящее испытание.

– Давайте перейдем к делу, – поторапливаю я, хлопая утяжеленными тушью в четыре слоя ресницами и складывая куриной жопкой губы, намазанные помадой цвета фуксии. – Вы говорили о каком-то предложении. Вам нужно удалить зубы?

Я прям слышу, как он ими скрипит. Еще немного и стоматология будет бессильна.

– Нет, я предлагаю вам заработать на вашей уникальности.

О как! Блин, мастер интриги. Сашке у него еще учиться и учиться.

– Хотелось бы подробностей, – подталкиваю я Бергмана к сути встречи и в качестве стимуляции расстегиваю пальто и снимаю вязаный бабушкой розовый шарф.

Герман как загипнотизированный смотрит на несказанно гармонирующий с моей коричневой юбкой горчичного цвета блузон под горло, украшенный брошью из чешского стекла.

Ох уж эти мне ювелиры! Ничего он не понимает в этой жизни. Я в детстве душу готова была продать за то, чтоб мне ее хотя бы подержать дали!

– Минуточку, – сипит Гера.

Он встает и идет к стойке. Заказывает коньяк, выпивает рюмку прямо на кассе и, прихватив графинчик с собой, возвращается за стол.

– Так, о чем это я… Мне нужна помощь определенного рода. Я не знаю, насколько вы хорошо знакомы с моей матерью…

– С Розой Моисеевной я встречалась всего один раз, как раз позавчера.

– Как вам повезло-то, – вздыхает Герман. – В общем, у нас с ней возникли некоторые разногласия. Моя позиция неизменна и непоколебима, но я задолбался выслушивать постоянное нытье на тему отсутствия внуков и вляпываться в подстроенные встречи с потенциальными невестами.