— Конечно же, я привез не готовую модель… Это даже прототипом-то назвать сложно. — В голосе Судаева на мгновение прорезалось смущение. — Пока что схема очень сырая. Нужно почти полностью переделать затворную группу, чуть укоротить ствол. Использовать вместо дерева пластик — это позволит еще облегчить оружие… а заодно и сам процесс изготовления. Но самое главное — здесь. — Судаев протянул руку и коснулся магазина. — В первую очередь нужно разработать подходящий патрон. Японский как полноценный винтовочный все-таки тяжеловат. И к тому же он…

— Японский, — улыбнулся я. — Прекрасно вас понимаю, Алексей Иванович.

— Такое оружие, — Судаев снова ткнул пальцем в железку в моих руках, — может перевернуть само представление о пехотном бое. И дело, конечно же, не в механизме… не только в механизме или патроне. Сама ваша идея создать оружие, которое будет сочетать в себе достоинства винтовки и полноразмерного автоматического пистолета… пожалуй, я бы до такого не додумался. Если испытания пройдут успешно, это назовут конструкцией Горчакова-Судаева!

Оружейник выглядел дерганым и непривычно-суетливым, будто по пути в Елизаветино опрокинул десяток кружек кофе… а то и чего покрепче. И это настолько не вязалось с его обычным поведением, что мне стало даже забавно наблюдать, как он скачет вокруг, продолжая рассказывать о своем новом детище.

— Пусть будет просто «автоматическая винтовка Судаева», — махнул я рукой. — В конце концов, моей заслуги здесь почти никакой. Да и не настолько уж я честолюбив, чтобы…

— Думаете, в вашу честь назовут улицу или целую площадь? — сердито буркнул Судаев.

Что-то его явно задело. Вряд ли отказ разделить с ним лавры будущей славы — скорее уж само отношение, которое наверняка показалось оружейнику чересчур легкомысленным.

— Не вижу никаких причин переименовывать в мою честь ни улицу, ни проспект, ни уж тем более площадь. — Я улыбнулся и пожал плечами. — У них у всех уже есть вполне подходящие названия, и менять их не следует.

— А если речь пойдет об улицах в городах, которые пока еще принадлежат германскому рейху? — Судаев недобро усмехнулся. — Не сейчас, конечно же. После войны.

— Которую еще предстоит выиграть, ваше благородие.

Странно, но разговоры о непременной грядущей победе — как и тогда, с Шестопаловым — не вызывали у меня ничего, кроме раздражения. Судаев прекрасно делал свою работу — положим, лучше любого конструктора-оружейника во всей Империи. Вряд ли он побоялся бы доверить даже собственную жизнь автоматической винтовке с нашей фабрики, и все же для него война скорее была возможностью испытать в деле свои разработки. Судаев не отличался сентиментальностью… да и вообще эмоций в нем было примерно столько же, сколько в инструментах, наполнявших его обитель в городе.

А я еще не успел забыть имена парней и мужчин, не вернувшихся из Зеленой Рощи.

Тридцать два человека. Тридцать два конверта со свидетельствами о смерти, письмами и документами на компенсацию. И все до единого я вручил лично. Женам, сестрам, матерям и отцам — седым старикам с лицами, будто высеченным из камня: почти три четверти погибших были потомственными вояками. Разумеется, они знали, на что идут, — как знали и их семьи. Меня благодарили без слез на глазах, иногда даже называли благодетелем… Но вряд ли хоть кто-то втайне не желал, чтобы я сам остался лежать на отмели вместо их сына или мужа.

— Думаете, императорская армия проиграет войну?

— Нет. Более того — я не допускаю даже мысли о подобном. — Я спокойно выдержал суровый взгляд Судаева. — Но не стоит делить шкуру медведя до того, как он испустит дух. Сейчас солдаты его величества сражаются с сильнейшей армией Европы.