Марша тут же вспомнила своего учителя по графике, которого называли дедушка Базилевский. На занятия он всегда приходил в черном берете и не снимал его, из-за этого становился похож на столяра. Он брал ручку с перышком и рисовал все, что придет в голову. При этом остроумно пояснял, почему он делает это именно так. Еще он преподавал студентам гравюру по линолеуму – линогравюру. Марше нравились занятия, она смогла проявить себя и числилась у дедушки Базилевского в любимчиках. Дедушкой его прозвали за бороду, которая, скорее всего, старила его. Он был легок в движении и по-особенному современен, много знал, сыпал фактами из биографий знаменитых художников, приводил яркие примеры, говорил с юмором и теплотой. Никогда не повышал голос, не ругал студентов. На его занятиях была потрясающая тишина, будто присутствующие боялись пропустить что-то особенно важное. Как в театре. Предмет длился только один семестр. Марша потом обязательно здоровалась с учителем, но никогда с ним не общалась, робела. А сейчас так захотелось его увидеть. Вот кому она бы рассказала все о Вульфах.

Остальные вещи как-то не заинтересовали Маршу. Зачем их прятать под ключик, она не догадалась и решила пока не ломать голову.

Внимательно рассматривая сверток, Марша поняла, что скотч отклеивали. У нее по спине даже мурашки пробежали. Кто это сделал? Хорошо, если Виктория Эдуардовна, а если нет, если она потом подумает, что это Марша. Но ведь и правильно подумает. Марша все равно совершила бы это, раз собралась. А, теперь уж без разницы. Она аккуратно подцепила скотч. «Обязательно покаюсь перед Викторией Эдуардовной», – успокаивала себя Марша. В обертке хранился большой пакет от фотобумаги, без надписи. Слава богу, он не был заклеен, а трогательно перевязан голубой тесемкой на двойной узел. «Прямо как в романах о любви», – подумала Марша. В пакете находились письма. Они были в конвертах, на каждом печатным шрифтом на русском языке написано: «Почтамт. До востребования». И город. Обратный адрес напечатан на немецком. Послания недлинные, примерно на страницу, их было двадцать штук. В последнем конверте, гораздо более толстом, лежали фотографии. Марша внимательно рассматривала снимок молодой женщины. Неужели это она? Шляпка—грибок с короткими полями, опущенными вниз. Типичная одежда начала века. На шее нитка жемчужных бус. В общем, довольно привлекательная, но не красавица. На карточке значилось: 1931. Были и другие снимки. Группа мужчин в пальто и почему-то одинаковых шляпах, на фоне стройки. Еще несколько фотографий мужчин. Еще одно фото «Грэты» – без головного убора, короткие темные волосы, хотя, может быть, так получилось на контрастном черно-белом снимке, и очень высокая челка. Девушка широко улыбалась, приоткрывая ровные зубы. Теперь она показалась Марше еще менее симпатичной, но довольно обаятельной. Глаза глубокие, темные, цепкие, выдавали веселый характер.

Ольга Викторовна достала из картонной папки листок писчей бумаги, сверху к нему скрепкой был приколот конверт. Марша отметила, как Ольга Викторовна профессионально работает с документами. Ей стало жалко, что информацию она прочтет не первой, но тут же забыла об этом.

В справке значилось: «Генрих Мария Отто Вульф, 1899 г.р. прибыл в СССР в 1930 году в составе группы немецких архитекторов под руководством Эрнста Мая для строительства новых городов». Подпись и печать. Вон оно как. Прямо городов. Ничего-то мы не знаем о своей истории. Она посмотрела на Ольгу Викторовну.

– Предвижу ваше недоумение. Это письмо получили приблизительно неделю назад. Я его вскрыла. Так положено. Ведь запрос мы отправляли официально. Да и мало ли какой ответ бы пришел. Как я понимаю, Вам ничего из этого извещения не понятно. Да и мне не все было ясно. Поэтому я воспользовалась связями и попросила, неофициально, прислать нам документацию на предмет приезда в Советский Союз группы Эрнста Мая.