Иду. Иду с подпрыгом даже, радостный такой. Я уже совсем спокоен, дышу свободно по-те-ря-ли – 4. Сам себе уже, что чего бояться? Может девчонка свистела, дура. И сам дурак в окошко смотрел – куда линять. Ну, смотрят. Ну, и че?

Свободно вышел в ворота, я свободный, я радостный. И, внезапно свист в пальцы. Вздрогнул даже! Откуда-то сбоку. Справа. Свист. Громко так! Справа. Это коротышка Сеня, Женя, Кеня… не помню как его, из моего класса. Стоял сегодня у доски, дебил. Под носом у него блестели сопли. Сейчас, сидя на заборе такает на меня пальцем

– Пацаны! Пацаны! ПАЦАНЫ! Вон он, вон! Вон! Вон!

И все, гад, пальцем тычет в мою сторону. Не знаю, голова ни о чем не думала, а ноги как-то сами побежали. Опять свист. Обернулся, чтоб глянуть. За мной неслась толпа. Не трое, не пятеро, а лавина. Я поднаддал. В ушах забарабанило пульсом – Дум, дум, дум! Портфель – зараза! Больно бил по бокам. Лямки длинные, их бы подтянуть. Никогда раньше не подтягивал. Обрадовался! Не будет ничего! Беги теперь! Глазами я ловил тротуар: бордюры, канавки, кочки, люк. Сейчас оно совсем лишнее, но машинально пробежал по нему – Бы-дын! Ранец! Тормозит зараза, но нельзя сейчас его. Свернул налево.

– Куда несешься! – и сапог. Какая-то тетка, не видел. В спину засвистели. Портфель лупил по печенкам Бам! Бам! Бам! Зараза! Несусь во всю.

– Стой! – и они мне тоже сапогом. Свист, второй, пятый. Свернул за угол дома, еще раз, подъездная дверь нараспашку. Заскочил за нее и рывками за ремни подтянул лямки. О! Другое дело! Ранец теперь прирос к спине, у меня теперь скорость. Где-то рядом:

– Пацаны! Он сюда!

Увидели? Я опять рванул. Как увидели? Опять сзади свист и меня обогнала пара булыжников.

– Вон он! Пацаны! Слева, слева!

Свист. Я ломонулся по диагонали через футбольное поле к столбам, где были натянуты веревки, а на них трепыхались простыни, наволочки, пододеяльники. На всем бегу я нырнул в сырую прохладу белого белья. Одна простыня больно полоснула меня по открытому глазу – Ссс! – пришлось его закрыть. Времени останавливаться тереть, промаргивать у меня не было ни полсекундочки. Гоняться с одним глазом – капец! Это никак! Вывернул башку как лошадь, чтоб видеть куда. На бегу пытаюсь открыть ошпаренный бельем глаз, и, не знаю как, но вдруг увидел, что в подъезде одного из домов на том конце светит свет. Значит, дверь насквозь. Ура! Все эти вторые двери по жизни заколочены наглухо, никогда не видел, чтобы с улицы открывалась такая. Вторая дверь всегда заколачивалась, чтоб не сикали, чтоб не туалет. Как будто со двора туда нельзя зайти посикать. Но сейчас я обрадовался, решил заскочить и через нее, открытую пробежать насквозь, на ту сторону. Везуха! Со всех ног рванул туда. И все бы было замечательно. Я бы просто испарился для моих преследователей: был я и вот – нет меня. Я чувствовал, что оторвался от них и кто теперь бы знал, что я забежал в этот подъезд и что подъезд этот, что он сквозной? Я же через белье и потом свернул и двор большой вариантов куча – куда я делся? Но бабки!…

В лесу естественная сигнализация это птицы. Если хоть одна заметила крадущегося хищника, она тут же подымает шум, крик, свист, оповещая тем самым всех своих друзей, родственников и прочих пернатых об опасности, и атака потихоря срывается. Больше хищнику не светит напасть врасплох и чтоб в дамки. Теперь, ему вообще ничего не светит. В лесу птицы, а во дворе такая естественная голосовая сигнализация это бабки.

Пробегая мимо скамеек и уже предвкушая, что вот сейчас еще чуток и я наконец-то избавлюсь от хвоста, я обрадовался, ликую, под ноги не смотрю, а у этой яги из скамейки костыль торчал. И, мне со всего маху по ноге как даст! И БЫДЫН! БЫДЫН! По асфальту. А я полетел и деранул ладони, пробежав ими дальше шага три на четвереньках, но не упал. Нет, не упал! Ну, все бы ничего, все это ничего, это я бы пережил. Ну, ладно, споткнулся, чуть не упал, ладони процарапал немножко, костыль – всяко бывает. Но на меня вдруг со всех сторон бабки в девяносто глоток как заорут, все разом: и сволочь! и скотина! и гаденыш! Конечно, эти сзади, они все услышали и увидели, и опять засвистели: