И не думайте, что этот процесс пережила одна Франция: в Европе не существует такой церкви, которая не возродилась бы со времен французской Революции.

Предполагать, что демократические общества по своей природе враждебны религии, значит сильно ошибаться: ничто в христианстве, ничто даже в католичестве не стоит в безусловном противоречии с духом таких обществ, а многое даже в значительной степени благоприятствует ему. К тому же опыт всех веков показывает, что наиболее жизненный нерв религиозного инстинкта всегда коренился в сердце народа. Все исчезнувшие религии находили в нем свое последнее убежище, и было бы очень странно, если бы учреждения, стремящиеся доставить преобладание идеям и стремлениям народа, имели своим необходимым и постоянным последствием приведение человеческого ума к безбожию.

Все, что я только что сказал о религиозной власти, я с еще большим правом могу повторить в применении к власти общественной.

При виде того, как Революция сразу ниспровергла все учреждения и обычаи, поддерживавшие в обществе иерархию и порядок, можно было думать, что результатом ее будет разрушение не только данного, но и всякого общественного строя; не только известного правительства, но и самой общественной власти; и необходимо было заключить, что природа ее – существенно анархическая. И при всем том я осмеливаюсь утверждать, что все это только казалось.

Менее чем через год после того, как Революция началась, Мирабо секретно написал королю: «Сравните новое положение дел с прежним порядком; вот откуда можно почерпнуть утешение и надежду. Часть актов Национального Собрания, – и часть наиболее значительная, – очевидно, благоприятна монархическому правлению. Разве пустяки – освободиться от парламента, от Штатов, от духовной корпорации, дворянства, привилегированных лиц? Мысль – из всех граждан создать один класс – понравилась бы Ришелье: такая ровная поверхность облегчает дело управления. Целый ряд царствований при абсолютно монархическом строе не делал бы так много для королевского авторитета, как один этот год Революции». Так говорить мог только человек, понимавший Революцию и способный руководить ею.

Имея целью не только переменить старое правительство, но и уничтожить старую форму общества, французская Революция должна была одновременно сделать нападение на все установленные власти, разрушить все общепризнанные влияния, уничтожить традиции, обновить нравы и обычаи и очистить человеческий ум от всех идей, на которых до той поры покоились уважение и повиновение. Отсюда – ее своеобразно анархический характер.

Но удалите эти обломки: вы замечаете громадную центральную власть, собравшую воедино и присвоившую себе все частицы авторитета и влияния, которые раньше были разбросаны в массе второстепенных властей, сословий, классов, профессий, семейств и индивидуумов и как бы рассеяны по всему социальному организму. Мир не видел подобной власти со времен падения Римской империи. Революция создала эту новую власть или, вернее, последняя как бы сама собой вышла из развалин, нагроможденных Революцией. Правительства, созданные ею, более хрупки, это правда; но они во сто раз могущественнее всех тех правительств, которые были низвергнуты ею; они хрупки и могущественны вследствие одних и тех же причин, как будет показано в другом месте.

Именно эту простую, правильную и величественную форму и различал Мирабо сквозь обломки полуразрушенных старых учреждений. Этот предмет, несмотря на свои размеры, в то время был еще невидим для глаз толпы; но мало-помалу время открыло его взорам всех. В настоящее время к нему прикованы в особенности взгляды государей. Его созерцают с восхищением и завистью не только те из них, которые своими тронами обязаны Революции, но даже те, которые наиболее чужды и враждебны ей. Все они усиливаются в своих владениях разрушить иммунитеты, уничтожить привилегии. Они перемешивают чины, уравнивают звания, на место аристократии ставят чиновников, на место областных вольностей – единообразие законов, на место разнородных властей – единство правительства. Этой революционной работе они предаются с неослабевающим рвением и, встречая препятствия на своем пути, подчас заимствуют у Революции ее приемы и принципы. В случае нужды они иногда не затруднялись поднять бедного на богатого, разночинца – против дворянина, поселян – против своих господ. Французская Революция была в одно и то же время их бичом и их наставницей.