– Ну, хватит, Егор! – рассердилась Липа, топнув ножкой. – Развяжите Генриха! С вашей чрезмерной подозрительностью, как бы ни пришлось воспользоваться его услугами.

– Меня зовут Курт, Курт Краниц, – тихо, но грозно обронил Егор. – Так что, Монпансью, будешь правду глаголить?

– Угу, – закивал головой Генрих и, освободившись от душного кляпа, натужно закашлялся. – Да как вы смеете?! Развяжите меня немедленно!

– Не торопись в камыши, уважаемый! – Егор ловко усадил плененного психиатра на наковальню. Тот перестал кашлять и принялся разглядывать свои брюки, перепачканные серой пылью.

– Господин Краниц, потрудись объяснить, что здесь происходит? – строго спросила Алимпия, пытаясь загладить свою оплошность.

– Я все сейчас объясню, – неожиданно вмешался психиатр и проворно соскочил с наковальни. Прислонился к махине спиной. – Ваш покойный кузен, действительно скончавшийся от анафилактического шока, поведал мне некую тайну, которую я вначале, впрочем, как и всякий практикующий психиатр на моем месте, воспринял как… гм… бред сумасшедшего. Однако, систематизируя свои личные записи, я пришел к выводу, что степень безумия баронета напрямую связана с целенаправленным угнетением в течение длительного времени нервной системы вследствие страха разоблачения некоего неблаговидного проступка, предположительно, уголовно наказуемого. Кстати, мои конфетки – натуральный чистейший продукт, а не то, что вы там себе напридумывали. Да-да, господа! Я заметил, как вы вчера подозрительно переглядывались.

– Так что же учудил Гектор? – перебила его Липа, поежившись от холода.

– Он прикончил убийцу нотариуса, – быстро ответил Егор. – Настоящего убийцу!

Нестерпимо жарко вдруг стало Алимпии: возможно, именно сейчас она узнает разгадку этой запутанной истории из ее далекого детства.

– Если достопочтимый господин Краниц не будет меня перебивать, то я продолжу, – напомнил о себе Генрих. – И развяжите меня, в конце то концов! Я абсолютно безопасен, уверяю вас.

Переглянувшись с Липой, Егор нехотя перерезал веревку на руках пленника.

– Дальше сам справишься, – сказал он и, почесав затылок, озадаченно зыркнул по углам кузницы. – Точно, чурбан!

– Сам такой! – по-мальчишески выкрикнул Генрих и сунул в рот вожделенный леденец. И куда только делся его напыщенный лоск?! Он даже не стал заботиться об испачканной одежде: вновь уселся на наковальню и взъерошил прилизанные волосы.

– А я что говорил… – пробурчал Кравцов, сняв шперак с деревянной колоды. – Барышня, вы сюда присаживайтесь. – Он бухнул колоду возле Липы. – А ноги сюда давайте. – Он сбросил с плеч ватник и обмотал вокруг ее зеленых сапожек.

«Ох, заботливый какой!» – Липа провела рукой по его склоненной голове.

Егор дернулся, сверкнув фиолетом глаз снизу вверх.

– Спасибо, Курт, ты очень добр ко мне, – улыбнулась она.

– Вам, Алимпия Аркадьевна, о семье заботиться надо, а не на тайные свиданки бегать, да по кузням мёрзлым скакать, – тихо сказал он, уперев взгляд в глиняный пол.

– Эй, вы чего там шепчетесь? – раздухарился на наковальне Кроненберг. – Не пора ли потрясти заплесневелое бельишко Грондбергов?

– Что это с ним? – спросила шепотом Липа. – Будто подменили.

– Дурь в голову бьет, – ответил Егор и обернулся к пленнику. – Ты, мусью Монпансью, заканчивай свой сказ, покамест совсем не накрыло, а я меж тем уголек в печурке поворошу.

– Э-ге-гей, молодец! – воскликнул тот, замахав руками. – А если там улики?

– Вот и проверим…

– Какие улики?! – Алимпия решительно вскочила с колоды. Запуталась ногами в ватнике, да чуть не упала, но Генрих подоспел вовремя и со словами: «Он и вас спеленал», освободил ее от пут.