Однако рассудок её стал ясным и холодным, и он немедленно воскресил в её памяти деда – мужественного и стойкого человека, потомственного моряка. Он родился в Кронштадте с почасовым выстрелом крепостной пушки, которая исстари называлась «Львом» и его отец, тоже потомственный моряк сказал тогда: «Вот Львом и назовем». Рос Лев Константинович на берегу моря и воспитывался в основном моряками минно-торпедной части, где служил его отец. Потом было морское училище, война. Он, дипломированный штурман, попал воевать в пехоту и был командиром роты моряков-добровольцев.

В одном из боев его рота штурмовала высотку. Задавив пулеметный огонь, они с криками «полундра» ворвались в окопы фашистов, действуя ножами, штыками, прикладами и отборным русским матом. Потеряв почти треть своего состава, они сбросили немцев с высоты. В этом страшном рукопашном бою Лев Констинтинович был ранен очередью «шмайсера» немецкого фельдфебеля. Мгновение спустя этот фельдфебель сам был расстрелян очередью ППШ сержанта его роты. Мстя за своего командира, сержант выпустил в немца весь диск своего автомата, и не успокоившись на этом ожесточённо пинал ещё ногами поверженного фашиста.

Восемь пуль тогда попало в него, но врачи спасли Льва Константиновича. Из госпиталя его направили во флот и к концу войны он стал служить на прославленной подводной лодке С-56 Щедрина, которая ныне, как огромный израненный кит, стоит на пьедестале почета города Владивостока.

Отмечая недавно его день рождения, они потом, сидя за столом, смотрели телевизор. Время было позднее, и там тоже показывали сцену насилия. Дед при этом посмотрел на неё и как-то мягко сказал,

– Знаешь, внучка, как это остановить?

И не дожидаясь её ответа сказал:

– Разбей что-нибудь. Неважно что: окно, стакан, зеркало, сервант. Вот так, смотри.

Он взял со стола дорогой хрустальный фужер и с силой бросил его в стоящее на столе средних размеров зеркало, которое разлетелось на куски. Мать с отцом удивлённо взглянули на него:

– Дед, ты чего это воюешь здесь?

– Ничего, это к счастью. Ну, ты поняла?

– Да, – тогда ответила она, – мне ясно.

Это воспоминание сразу подтолкнуло её к действиям и вселило уверенность. Одновременно пробудило в ней и гордость, чувство собственного достоинства. В классе она всегда была в лидерах, и считалась дочерью родителей высшего круга. Все же её отец был капитаном первого ранга, начальником высокого уровня. Она никогда не общалась с людьми вульгарными. Её подруги не курили, не ругались матом и никому не позволяли обращаться с собой, как с уличными девками. Ими допускались все шутки и «приколы» только в той степени, которые бы не унижали их, как личностей и уважали их чувства собственного достоинства. И если кто-то из мальчишек вдруг забывался и переходил эту границу, то немедленно получал от них достойный отпор. В худшем случае такой человек совсем исключался их круга общения и не допускался на вечеринки, встречи и гуляние. И вот при всём при этом её, дочь капитана первого ранга, каких-то три не оперившихся юнца хотят использовать в качестве сексуального развлечения. Её, ещё девушку, мечтающую найти свою будущую любовь, выйти замуж и быть верной женой, три шалопая надумали применить как подстилку на ночь. Она только на миг представила, как вот эти потные и похотливые руки Рината срывают с неё одежду, нагло и бесцеремонно лезут к её интимным местам, и всё её существо восстало и запротестовало против такого.

Тамара взяла в руку стакан с водкой, и приблизив его к губам, сдала вид, что будет пить. Выждав несколько секунд, пока все тоже поднесут рюмки к губам и кто сморщась, кто зажмурившись, начали пить, она с грацией кошки легко выскользнула из-за стола и с силой, замирая от волнения, швырнула этот увесистый стакан в стекло застекленной двери в комнате. Удар и звон разлетевшихся осколков произвели эффект выстрела из пистолета. Она заметила, как испуганно вздрогнул Ринат, поперхнулся водкой Максим и растерянно оглядывался Геннадий с рюмкой в руке. Она поняла, что отступать уже было нельзя. Мгновения их замешательства дают ей шанс и власть над ними. В ней вдруг вспыхнула сладостная страсть гнева, ярости. Страх куда-то исчез и она почувствовала, как её подхватывает какая-то шальная, стихийная, и могучая волна, граничащая с бешенством, которая как бы влила в неё огромную нечеловеческую скорпионовскую силу. «Ах, вы так со мной хотели? Силой? Меня? Да я же вас!». Не разбирая, она схватила стоящую на столе ещё не распечатанную бутылку красного вина и яростно швырнула её, как наверное швыряли в войну бойцы бутылки с горючей смесью во вражеские танки, прямо в стеклянные створки шикарного заграничного немецкого гарнитура, на полках которого стояли хрустальные вазы и фарфоровая посуда. Звон вдребезги разбитых створок и хрусталя, разлетевшиеся осколки фарфора и брызги вина, залившего мебель, ковёр и рубашку Геннадия произвели уже эффект разорвавшейся бомбы. Геннадий испуганно шарахнулся в сторону и, зацепившись за стул, упал. Тут же вскочив, он встал в нерешительности, испуганно и со страхом рассматривая разбитые вазы и залитую вином свою одежду. Ринат торопливо и неловко поставив недопитую рюмку, которая тут же упала и разлилась, замер в нерешительности, не зная что предпринять, и мешая выйти из-за стола вскочившему Максиму, пытавшемуся пройти к Тамаре. Почему-то все замерли и некоторое время соображали, что происходит. Не давая им усомнится в том, что именно происходит, Тамара уже расчетливо схватила со стола тарелку с лежащими на ней ломтиками колбасы, не торопясь размахнулась и снова с силой запустила её в стекло балконной двери, которое со звоном разлетелось.