Обходя то груду булыжника, то воронки или повозки, приходится иногда возвращаться назад или обходить препятствие проулками. Впрочем, наткнувшись раз на группу шалых матросов, опасно, по его мнению, оживлённых, и способных пожаловать в рыло на раз-два, а то и одолжить, без возврату и желания на то одалживателя, на табачок и прочие матросские нехитрые нужды, в переулки Ванька больше не совался.

Вскоре показался большой, римского образца дом, с римскими же цифрами и лепниной на фасаде, изрядно подпорченном следами снарядов и огнём. Перед домом толпа народа, среди которых и купцы, и какие-то, очевидно, мастеровые, и офицеры.

Последние часто имеют вид просительный, жалкий, или же фаталистический, смирившийся. Некоторые, впрочем, свирепо раздувают ноздри, и, сняв перчатку с одной руки, с оттяжкой бьют себя по другой, представляя, наверное, физиономию одного из интендантского племени.

Как этот просительный вид и неумение отстоять своё, притом то, от чего напрямую зависит жизнь как самого офицера, так и солдат во вверенном ему подразделении, сочетается со штыковыми, с терпеливым стоянием под бомбами, с ежедневной и ежечасной опасностью, Ванька понимает плохо. Но он, несмотря на память, доставшуюся от реципиента в полном объёме, многого не понимает…

Заранее сдёрнув картуз, чтобы не попасть, как это уже бывало, под горячую руку, крепостной покрутился у входа, не приближаясь, впрочем, к толпе, и, после короткого размышления, просто обошёл дом стороной. Поглядев, не идёт ли кто, он легко перемахнул через пролом в стене, расположенный примерно на уровне груди, и оказался в запущенном, а вернее сказать, в разорённом саду, сразу наткнувшись на нужную персону.

– Доброго здоровьичка… – зажав картуз в руке и выпустив наружу лакея, Ванька закланялся, заговорил нужное…

… но не вышло.

– Пошёл прочь! – отмахнулся от него интендант, тут же, не дожидаясь его ухода, пожаловавшись собеседнику, не понижая голос.

– Такая же, по всему видеть, скотина, как его господин! Он…

… и хотя Ваньке было бы интересно, да и, наверное, полезно, узнать что-то о прошлом своего хозяина, но увы. Мордастый, под стать хозяину, денщик, подскочив к парнишке, весьма сноровисто врезал ему куда-то в район желудка, а после, ухватив за ворот, проволок через весь дом, скинув с парадного крыльца.

Полетев едва ли не кубарем, Ванька всё ж таки не упал, и, пробежав с десяток шагов, уткнулся в чьи-то колени, едва не сбив человека. Сверху рявкнуло начальственно, а потом сильная рука вздёрнула его за шиворот, и перепуганный холоп оказался перед лицом начальствующим, судя по эполетам, генералом.

– Кто… – начал было тот, наливаясь праведным начальственными гневом, встряхнув Ваньку за ворот и пристально вглядываясь в перепуганное лицо.

– Вот! – усмехнувшись, генерал развернув лакея, толкнув его под ноги худого офицера, – Просил? Получи! Вот тебе и подкрепления, вот тебе и рабочие руки!

– Вашество… – пискнул Ванька, напуганный и ситуацией, и пуще того, перспективами, но попытка сказать что-то была прервана ударом приклада в душу…

– Не перечь Его Высокоблагородию! – рявкнул унтер, прикладом пихая Ваньку в конвоируемую толпу.

Насколько это законно, и какая власть у военных в осаждённом городе, можно много и вкусно рассуждать, находясь вне его. А так…

… винтовка рождает власть!

Ну и, разумеется, злоупотребления…

Подтащив к стене рогожный куль, туго набитый сухой глинистой землёй пополам с мелкими камнями, и опустив его на землю, Ванька с трудом выпрямился, переводя дух, а потом, с силой уперевшись руками в поясницу, прогнулся назад, пытаясь унять болезненное ощущение в схваченной судорогой спине. На какие-то секунды помогло, но почти тут же спина заныла снова, плаксиво грозясь грыжами, смещением позвонков и прочими неприятностями, на которые всем, кроме самого Ваньки, плевать.