Широколицый ударил её ещё раз, потом ещё, потом ещё. Каждая пощёчина была настолько сильной, что в голове у Тсар-Киркс-Тсир опять зазвенело и рот её наполнился вкусом крови. И сквозь этот звон она услышала слова имперца:

– Где твоя мать?

– Я не знаю, – ответила Тсар-Киркс-Тсир. – А и знала бы, то не сказала!

– Она, наверное, где-то неподалёку прячется, – высказал предположение один из имперцев, что стояли возле флаера. – Эти кошки за своими котятами всегда следят…

Тсар-Киркс-Тсир скосила глаза и посмотрела на говорившего. Тот стоял, вертя в руках её боевые перчатки. Эх, были бы они у меня сейчас, подумала Тсар-Киркс-Тсир. Да были бы у меня свободны руки… я бы вам показала, вонючие обезьяны…

– Он прав? – спросил широколицый. – Твоя мать где-то рядом? Может быть, ты её позовёшь?

Тсар-Киркс-Тсир молчала.

– Ну, давай! Позови её! – широколицый влепил ещё одну короткую и звонкую пощёчину.

Тсар-Киркс-Тсир приподнялась, насколько могла, и плюнула в него, но не попала – кровавый сгусток пролетел в нескольких сантиметрах от щеки имперца. Тот беззлобно рассмеялся и вытащил из ножен нож с широким лезвием.

– Давай, киска, позови свою маму! И громче!..

С этими словами он медленным движением погрузил нож в левое бедро Тсар-Киркс-Тсир.

Дикая боль пронзила ногу, Тсар-Киркс-Тсир не выдержала и громко вскрикнула, но потом спохватилась и закусила разбитую губу.

– Ну, давай же! – подбодрил её широколицый. – Громче! Громче!..

Он двинул лезвие чуть ниже и принялся его поворачивать. Боль была невыносимой, Тсар-Киркс-Тсир заорала во всё горло.

Широколицый выпустил нож из ладони, оставив его торчать в ноге, протянул руку и пощёлкал пальцами.

– Ну-ка, дай-ка мне эти её игрушки! – приказал он, и ловко подхватил брошенные товарищем боевые перчатки. – Смотри-ка, острые! – усмехнулся он, пробуя пальцем лезвия.

Затем он оценивающе посмотрел на Тсар-Киркс-Тсир.

– Ты не могла бы кричать громче? – поинтересовался он. – А то мама тебя не услышит. Или, может быть, тебе нужно глаза выколоть – для стимула, а?..

И в этот момент из леса начали стрелять.

Стреляли, похоже, из «Гадюки», и стреляли очень метко – у сидевшего в люке альгатирейца мозги вышибло с первого выстрела. Один из стоявших возле флаера изумлённо заозирался по сторонам, получил точно в голову следующий выстрел и повалился на траву. А второй испуганно присел и торопливо кинулся к оружию, сложенному в десяти шагах между ними и деревьями, откуда стреляли; добежать до него имперец не успел всего пары шагов.

Широколицый быстро склонился к Тсар-Киркс-Тсир, прижал лезвия перчаток к её горлу и громко крикнул:

– Не стрелять! Прирежу сучку!

Наступила тишина.

Тсар-Киркс-Тсир чувствовала, как лезвие впивается ей в горло с такой силой, что она едва могла глотнуть. Одного движения было достаточно, чтобы перерезать его.

– Ну-ка, выходи сюда! Иначе она умрёт!..

Тсар-Киркс-Тсир всхлипнула. Как всё глупо получилось…

Из-за деревьев выступила фигура с бластером в руках. Тсар-Киркс-Тсир от удивления захлопала глазами. Это точно была не мама, это был ещё один имперец. Отсюда лица его не разглядеть, и непонятно, могла ли она видеть его на «Мечте».

– Брось бластер и иди сюда! – приказал широколицый. – Или я её убью!

Незнакомец стоял уже возле оружия, сложенного на траве. Он медленно нагнулся, положил поверх него свой бластер и сделал шаг вперёд. Тсар-Киркс-Тсир показалось, что он моложе широколицего лет на пять, и что он ниже ростом.

– Ближе! – рявкнул широколицый, отбрасывая в сторону боевые перчатки Тсар-Киркс-Тсир. – Сейчас я покажу тебе, что такое имперский десантник!..