Рыбалка в тазу – и шапка в награду

«Ох, Катька, и тяжело тебе будет в жизни!» – говорила мама, наблюдая ретивую дочь. На Урале таких детей зовут ухо с глазом, а Вогулкины были именно что коренные уральцы, родом из Михайловского завода, что в Нижнесергинском районе. Позже Михайловский завод стал городом Михайловском. Даже фамилия у них местная: вогулы – это старое название народа манси. В Шалинском районе есть река Вогулка, приток Сылвы, есть и посёлок с таким названием, да не один.

В Свердловск Вогулкины перебрались где-то в 1923-м году, а Катюшка родилась спустя три года, в 1926-м. Городская получилась. «Нас было семь человек, большая семья, – вспоминает Екатерина Максимовна. – Мама была безграмотная, папа коновозчиком работал, пил хорошо. Жили они в одной маленькой комнатке в посёлке Шарташ, у озера. Родители спали на кровати, а дети на полу, тогда не принято было, чтобы всё лучшее – детям.

В посёлке Шарташ были дачи обкомовских работников, они приезжали сюда отдыхать семьями. Здесь однажды гостил Борис Пастернак, умудрившийся попасть во время прогулки в шторм на озере (тот, кто видел Шарташ, согласится с тем, что Пастернаку крупно повезло: штормы здесь бывают, мягко говоря, нечасто). Комнатка Вогулкиных, где они ютились вплоть до самой войны, тоже, кстати, называлась дачей. Смешно.

Когда пришла пора идти в школу, Катю записали почему-то не в местную, а в городскую – №36 во Втузгородке. Девочке надо было идти туда три километра от Шарташа. Она была маленькая ростиком, но при этом сильная, выносливая. Зимой заправляла юбку в штаны, вставала на самодельные лыжи – и бежала по снегу. Без лыжни, без всяких палок. Школьного портфеля у Катьки не было, мама сшила ей какой-то мешок – и вперёд!

– Я уже была тренированная, у нас в Шарташе все ребята были спортсмены, и я не отставала. На озере, как только замерзало, играли в русский хоккей без шайбы, делали шарик из тряпок. Или ледышку загоняли.

Для русского хоккея поселковые ребятишки сами делали себе клюшки – из дерева. Да что там клюшки, они и коньки сами варганили! Снимали с бочки обруч, распиливали, точили, привязывали к деревяшкам – не верёвками, потому что не было у них никаких верёвок, а рваными чулками матери или старшей сестры. За машинами по замёрзшему Шарташу ездили на коньках, прицепившись к борту крюком из толстой проволоки (на другом конце крюка делали специальный загиб, чтобы рука не сорвалась, а проволоку на улице подбирали). Катька, кстати, это первая попробовала. А когда в хоккей играли, то её, как самую маленькую, в ворота ставили. Защиты никакой не было, получала то ледышкой, то клюшкой… «Вспоминаю сейчас своё детство и не понимаю, честно говоря, как я вообще тогда выжила?» – говорит Екатерина Максимовна.

Характер у Катьки был с детства – не забалуешь! Голодать надоело, так она корыто железное взяла у мамы, большое такое, для стирки. Садилась туда и руками, как вёслами, гребла по Шарташу. С вечера примечала, кто где мерёжки ставил – вытаскивала их и забирала рыбу.

– За мной раз мужики бежали, так я в крапиве спряталась, чтобы рыбу-то не отдать. «У, – слышу, матери кричат. – Катьку твою поймаем, убьём! Скажи ей, Анна!»

Мама ей всё время говорила: «Ох, Катюшка, у тебя жизнь не кончится благополучно!»

Она росла среди мальчишек – братьев и друзей братьев. Папа разговаривал только матом, с матерью бывал груб, жесток даже. Катька однажды его спросила: «Ты почему к маме так относишься? Она ведь маленькая, а ты вон какой!» Отец ответил: «А у нас в Михайловском если мужик бабу не бьёт, так он не мужик». Уже потом, когда она домой приехала с третьего курса, ответила однажды отцу «любезностью на любезность». Дала отпор. Отец закричал: «Мать, мать, Катька-то наша что, с ума сошла?» Но притих на время.