Палуба подо мной превратился в горку, и не за что было ухватиться. Я покатилась, покатилась – и вот уже ноги, в поисках опоры, взбили бездонную холодную глубь. Жгучая вода во рту, в ушах, в носу, вода заливает глаза. Чьи-то локти и сандалии больно ударяют со всех сторон, для чьих-то рук моя голова и плечи – спасительный поплавок. Я погружаюсь в водяную толщу, отдираю чужие закоченевшие руки вместе со своими волосами, всплываю в крики и вопли, хрипло фыркаю… На меня снова наваливаются, и снова бутылочно-зелёная толстая вода, гулкое бурление гирлянд из пузырей.

Только сейчас понимаю, что меня упорно тащит вверх: в руке вместо сумочки зажат пробковый пояс. Это муж при посадке на яхту заботливо-хмуро вытащил откуда-то, как фокусник: «Держи. Как зачем?! Держи, я сказал». Никто нам не выдавал ни поясов, ни жилетов, хотя по инструкции положено, ну да мало ли что положено по инструкции. Я неплохо плаваю, но не видно берега, и мне не дадут выбраться из кипящей, обезумевшей человеческой каши.

Удар кулаком в лицо, вспышка в десять солнц, а розовая кровь солонее морской воды. Пока я, оглушённая, прихожу в себя, меня снова изо всех сил бьют в переносицу. Сколько злобы и гадливости во взгляде. Человек в облипшем белом костюме, в угольно-чёрных сосульках волос, с брезгливым отвращением выдирает из моих судорожных, стиснутых рук пробковый пояс. По шевелению мокрых губ угадываю: «Отдай, сука».

***

Откуда-то появился муж, держал меня на плаву, потом снова пропал. Нам повезло, неподалёку курсировал спасательный катер. Трясясь на палубе от холода и стресса, лязгая зубами, слизывая кровь, я всматривалась, но не видела мужа среди плавающих ярких предметов, человеческих голов и бьющих по воде рук.

Не досчитались женщины с ребёнком. А вы думали, что в катастрофах сильные мужчины расшаркиваются, мерсикают, пропускают дам и детей вперёд, произнося перед этим длинные речи? Вы явно перекормлены американскими фильмами катастроф.

Мужа вытащили, обступили: вкололи прямо в сердце длинную иглу, завернули в одеяла и унесли на носилках. Окончательно поправился он уже дома. И сразу, без объяснения причин, собрал вещи и ушёл от меня. По слухам, к медсестре, много старше его, которая его выхаживала.

Прошли годы. Я живу одна. Закончила курсы, подруга привлекла меня к проведению психологических тренингов для молодых, из серии «Как стать счастливым» и «7 (10, 12) шагов к успеху». За моей спиной шепчутся: «Это утопленница с яхты. Откачали, но головкой маленько повредилась». Как ни странно, слухи о лёгком душевном расстройстве придали мне флёр таинственности, и наши лекции пользуются успехом.

Я прохаживаюсь по аудитории, наблюдаю в юных глазках мечтательную пустоту. Они оживают только при словах «социальные сети» и «секс». Я люблю этих детей: благодаря им я начала верить в бессмертие.

Тело, плоть – это капсула, кокон, матка, в нутряной темноте и тесноте которой растёт, шевелится, досадливо бьёт ножками человеческая душа. Постепенно оболочка истончается, отмирает гниющей шелухой. Телесная тюрьма сроком в 60, 70, 80 лет – кому сколько отмерено – избавляет своих пленников.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут – и свобода

Вас примет радостно у входа…

Нет понятия старость. Человек раскупоривается от жизненной слепоты и глухоты. В первую очередь, срывается с самого страшного крючка – похоти, плотских страстей, в которых пойманной рыбой бился всю жизнь. Полное отторжение оболочки есть абсолютная свобода, которую люди боязливо и слепо называют смертью. И не надо мне тут с понимающей усмешкой цитировать: