Мулдугалиев струсил. Эти старика не отдадут.

Он изобразил на лице фальшивую улыбочку.

– Я же как лучше хотел… Пожалуйста, пусть сидит. Мне не жалко… А в собес обратиться надо, гражданин Альшоль, – напутствовал он старика и вразвалку, стараясь сохранять достоинство, двинулся по улице дальше.

Парень с бицепсами положил перед Альшолем листок бумажки.

– Вот мой телефон, дед. Если что – звони. Я здесь рядом живу…

– Спасибо, – сказал Альшоль. – Только вы напрасно беспокоитесь, потому что мне скоро умирать.

– Ну, с этим делом можно не торопиться, – сказал парень.

А лейтенант милиции, обдумывая планы мести, дошел по Пушкарской до скверика на углу улицы Ленина. И вправду, на детской площадке с деревянными домиками и горками стоял обрубок бревна в два обхвата со следами свежей резьбы. Судя по всему, неизвестные злоумышленники пытались вырезать человеческое лицо, но не успели. Из бревна торчал нос, а глаз смотрел на участкового инспектора с выражением неземной кротости.

«Надо дать команду дворникам, чтобы убрали», – отметил про себя Мулдугалиев и вернулся в свой кабинет. Там он сел за стол, вынул из ящика толстую тетрадь и занес в нее сведения о старичке с Большой Пушкарской.

Сведения выглядели так:

«Фамилия, имя, отчество – Альшоль.

Год рождения – 1239 (по его же словам).

Место рождения – Фассия.

Национальность – не установлена.

Род занятий – без определенного места жительства и занятий (БОМЖиЗ), в настоящее время занимается разменом монет на Большой Пушкарской, ночует в телефонной будке».

Занеся эти сведения в общую тетрадь, Мулдугалиев придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать представление районному прокурору на предмет принудительного психиатрического обследования гражданина Альшоля, лица БОМЖиЗ, 1239 года рождения, обитающего ныне на вверенном ему участке.

Санька закончила шестой класс с двумя тройками – по русскому языку и ботанике. Возникла перспектива ехать на дачу с дедушкой и его сестрой бабушкой Клавой.

Санька как только вспоминала бабушку Клаву, так сразу начинала дергаться. Баба Клава любила закатывать банки с маринованными огурцами и употребляла слова «намедни» и «давеча», а Санька никак не могла понять – какая разница между этими словами. Но мама все равно намеревалась упрятать Саньку на дачу, поскольку сама уезжала на гастроли со своим хореографическим кружком по старинным русским городам – Углич, Ростов, Ярославль и Мышкин.

Санькина подруга Кроша, когда услыхала про город Мышкин, чуть не расплакалась – так ей стало жаль этот город! Они в тот день сидели и обсуждали, как на лето избавиться от родственников: Крошу тащили в Крым, в пансионат. От пансионата не отвертишься, там путевки и трехразовое питание. Кроше и самой было жалко питания, если оно пропадет. Поэтому она больше изобретала идею для Саньки, понимая, что сама на трехразовое питание обречена.

– Запишись в городской пионерский лагерь при ЦПКиО, – посоветовала Кроша.

– Мама не разрешит. Она говорит, что на даче – воздух.

– А ты скажи… Скажи, что у тебя пионерское поручение! – придумала Кроша. – Запишись в отряд милосердия!

Отряд милосердия создали в школе недавно, когда узнали про это слово и стали вспоминать, что оно означает. И Кроша записалась в отряд милосердия. А Санька – нет. Раз в неделю Кроша навещала старушку Софью Романовну на Гатчинской улице, бегала для нее в магазин за кефиром и подметала коридор в коммунальной квартире, где старушка жила. Софья Романовна давала Кроше конфетку, и они прощались до следующего вторника. Кроша считала, что сеет добро и милосердие. Санька не соглашалась.