Она нравилась девочкам. Нравилась мальчикам. И – что самое удивительное – ее обожали все типы учеников, как робкие мышки, так и принцессы, как ботаники, так и крутые парни.

Мы наперебой подражали ей. В столовой не затихал перебор укулеле. На партах в классных комнатах стояли цветы. Однажды пошел дождь, и дюжина девочек выбежала во двор, чтобы потанцевать под дождем. В зоомагазинах «Майка-молл» закончились крысы.

Лучший повод выразить ей наше восхищение представился на первой неделе декабря. Мы собрались в актовом зале на ежегодный конкурс ораторов. В этом мероприятии, спонсируемом Аризонской лигой избирательниц, могли принять участие любые ученики, желавшие показать свои таланты в области публичных выступлений. Каждый получал микрофон на семь минут и говорил о чем угодно. Победитель отправлялся на районный конкурс.

Обычно в конкурсе в СРШМ участвовало четыре-пять человек. На этот раз их было тринадцать, включая Старгерл. Не нужно было заседать в жюри, чтобы понять, что она лучшая. Она произнесла колоритную речь – скорее, даже представление, – озаглавленную «Сыч-эльф, называй меня по имени». Облачена она была в серое платье переселенцев, под стать теме своего выступления. Из зала я не видел ее веснушек, но представлял, как они пляшут на ее носу всякий раз, когда она задорно вскидывает голову. Когда она закончила, мы затопали ногами, засвистели и закричали, требуя продолжения.

Члены жюри удалились на совещание, а нам показали фильм – короткий документальный ролик про победителя предыдущего финала штата, одного парня из Юмы. Самые захватывающие кадры были не про сам конкурс, а про то, что происходило после него. Вернувшегося в старшую школу Юмы ученика окружила толпа: чирлидеры, музыканты, другие школьники, бросающие конфетти и разноцветные ленты. Сидя на плечах товарищей, герой радостно размахивал руками.

Фильм закончился, свет погас, и судьи объявили победительницей Старгерл. Теперь ей предстояло отправиться на районное состязание в Ред-Роке. Финал штата был назначен на апрель в Финиксе. Мы снова принялись топать и улюлюкать.

Такие вот почести мы оказывали ей в последние недели года. Но и к себе мы теперь относились иначе.

В пустыне Сонора есть пруды. Можно стоять прямо в центре одного из них и не догадываться об этом, потому что они пересохшие. Также можно не догадываться о том, что всего лишь в паре дюймов под поверхностью спят лягушки, сердца которых сокращаются раз-другой в минуту. Эти грязевые лягушки пребывают в спячке и ждут своего часа, потому что без воды их жизнь неполноценна и они лишь жалкое подобие себя настоящих. Они лежат так в земле на протяжении многих месяцев. А потом проходит дождь. И тысячи пар глаз выглядывают из грязи, а ночью над освещенной луной водной гладью раздаются сотни голосов.

Было ужасно здорово находиться в центре происходящего: мы были словно просыпающиеся грязевые лягушки. Со всех сторон мы получали крохотные знаки внимания. Небольшие жесты, слова поддержки – все это казалось оживанием окаменелостей. На протяжении нескольких лет мы хмуро ходили по коридорам, не озираясь по сторонам; теперь же мы оглядывались, кивали, улыбались. Если кто-то получал отличную оценку, мы радовались вместе с ним. Если кто-то растягивал ногу, другие ощущали его боль. Мы узнавали, какого цвета глаза у знакомых.

Это было все равно что восстание, возглавленное Старгерл, но восстание не против чего-то, а ради какой-то цели. Ради нас самих. Ради грязевых лягушек, которые так долго спали.

На занятиях мы слышали голоса учеников, которые прежде никогда не раскрывали рта. В декабрьском выпуске школьной газеты «письма редактору» заполнили целую страницу. На эстрадное представление записались более сотни человек. Один парень основал фотокружок. Другой стал носить кожаные ботинки вместо кроссовок. Еще один пришел на уроки с фиолетовыми волосами.