– Тебе что, жизнь не мила? Почто сюда пришел? – прошептал незнакомец так тихо, что Прохор его еле расслышал.

– Мне в Усолье надобно, – придвинувшись чуть ближе, ответил незнакомцу Прохор, – Родня у меня там.

– Что, по дороге-то тебе не ходится? Через старую гать на кой пошел? А ежели бы утоп, гать того и гляди в болото уйдет. Да и если не болото тебя б прибрало, так эти вон подсобили бы! – тут незнакомец кивнул в сторону костра.

– Я эту гать сызмальства знаю, – ответил Прохор чуть обиженно, – А мимо этих, я бы мышью проскользнул, и не почуяли бы. Я только глянуть хотел, кто они да сколь их здесь прячется.

– Дурак ты, и голову свою дурную здесь бы и оставил, – прошептал в ответ незнакомец.

Снова сделав знак рукою, незнакомец увлек Прохора за собой. Они подобрались к поляне с лошадьми, оказавшись с противоположной стороны от того места, где вначале хотел укрыться Прохор.

Незнакомец молча указал парню на другую сторону, и Прохор увидел часового, который скрытно сидел прямо у того места, куда и направлялся сам Прохор, с другой стороны кустарника его и не заметишь, тогда как часовой видел всё до самого негустого подлеска на краю островка.

Затем незнакомец тронул парня за руку и указал ему еще двоих часовых по краям поляны. Остаться незамеченным у Прохора, при его первоначальных намерениях, не было ни единой возможности.

Незнакомец вновь поманил за собою Прохора, и они оба добрались до другой стороны острова, той, что другим своим окончанием выходила к самому Усолью.

– Уходи. На этой дороге нет дозорных, не ждут они с Усолья никого, нет опаски. Назад пойдешь, дорогой иди! А спросят – сказывай, что с воскресенья гостил у родни в Усолье, а теперь обратно идешь, сразумел?

– Ладно, – прошептал Прохор в ответ, – А скажи, это ты их?… Ну, давеча шестерых ихних молодцов положил? Ты?

–Тебе что за дело, – незнакомец и не глядел на Прохора, чутко прислушиваясь к ржанию лошадей за густым подлеском, – Иди, куда шёл. И молчи о том, что видал, коли жить охота.

– Кто ты? Я не от скуки пытаю, а подсобить тебе хочу! – Прохор не отступался и не спешил уходить, – Одному-то тебе тяжко, этих-то вона, дюжины три есть! Я могу тоже подсобить!

– Иди говорю, али дурной, что не смекаешь! Пока луны нет, да рассвет далёко, до Усолья доберешься! А там ступай огородами, с востока, а то соглядатай у них имеется в крайней избе, у бабки Уховой постояльцем стоит! И гляди, обо мне никому ни слова!

Незнакомец оставил Прохора у большого куста, а сам двинулся вглубь островка. Прохор глядел ему вслед и подивился, как неслышно тот ступает. Под его ногой в мягком сапоге не треснуло ни единой ветки, и даже сухая осока не шуршала, когда он скрылся в её зарослях.

Прохор постоял немного в растерянности, но время уходило, за высоким бором уже занималась заря, край небосвода светлел.

Парень двинулся по гати, стараясь не шуметь, но тут и там жерди и палки чавкали болотной жижей, и ему казалось, что ветер разносит эти звуки далеко на все черные болота…

Утренняя прохлада пробиралась под рубаху, тело одолевала зябкая дрожь, но лицо его и душа горели жаром. Кто тот молодец, что не робел подбираться к стану разбойников на три-четыре сажени от ихнего часового, и в какие диковинные сапоги он был обут…

От мыслей Прохор горел изнутри, любопытство и небольшая обида на незнакомца бередила душу, юношеская горячность бурлила в крови.

«От чего меня не взял с собой, я ведь мог бы подсобить, вдвоем сподручнее! – думал Прохор, перепрыгивая с кочки на кочку по шаткой гати, – Опасается меня, сторожится! Может думает, что и я изменщик какой! Ладно, дела сделаю, вернусь домой и сам выслежу всю их шайку!»