Рассказал ей Прохор, что видел он ночью лагерь тайный, посреди болот. Умолчал только про того, кто спас его и через остров неприметно провел.

– Остерегись, Катерина. Двери крепко запирай, сейчас не знаешь, откуда беды ждать, – говорил ей Прохор, – Куда нагрянут они шайкой всей, неведомо. Неспроста человек к ним ушел из Усолья. Тайно, на самой заре. Чудом я с ним у самых болот разминулся. Видать, с докладом он пошел… Лавка Сипягинская здесь, товара много, выручка есть. Люди в артель торфяную на заработки едут, с деньгами. Есть, с чего поживы ждать людям лихим.

Катерина слушала парня, и холодела душа. Не ко времени хозяин дома в путь пустился, дом оставил. Хоть и брать у них нечего, всё, что скопили, Ефим увез в Вятку, по мудрому наказу отца, а искать станут – никого не пощадят. Все знают в Усольской, что Ефим артелью торфяной ведает!

– Катерина, батюшка твой здоров ли? Подсобить может вам чем, пока Ефим в отъезде?

– Спасибо, Проша, управляемся сами. Отец оздоровел немного, в свою избу пошёл. Сказывает, тоска берет его, по матушке моей покойной, а там вроде бы и с нею он… Столоваться к нам приходит, да ребят понянчить. Придет обедать, позову к нам ночевать, одному в избе в такое время негоже быть, да и мне с малыми детками не так боязно.

– Матушка вас к нам звала приехать.

– Что ты, Проша, как я дом оставлю? Скотина, огород… Ничего. Не одни мы – деревня большая, небось не дадим себя в обиду.

– Я в другой раз, может статься, не смогу прийти. Так ты зря не сокрушайся, может Ефиму с отцом придется дольше в Вятке задержаться.

Катерина кивнула в ответ Прохору. Она и сама понимала, что непросто теперь в путь отправляться, и даже сама желала, чтобы муж её побыл в Вятке подольше, может решится всё, изловят разбойников…

– Ложись, отдыхай, – сказала она деверю, – После, как отобедаем, сседлаешь себе Чубара, к вечеру будешь в Березовке, верхом-то быстрее будет. Раз через болота хода нет, днем по дороге не так боязно, всё же народ ездит. А я пока к отцу пойду, ребятишки ждут, в лавку их свожу, за гостинцами.

Катерина смотрела на парня, глаза которого покраснели от бессонной ночи, устало он привалился к стене под киотом:

– Спасибо тебе, Прохор, что письмо принес, извелась бы я в ожидании мужа.

Не успела Катерина выйти за дверь, а Прохор уже спал. Усталое тело расслабилось, он чуть улыбался, рассматривая диковинные картины, являющиеся ему во сне.

А снились ему и сидящие вокруг ночного костра люди, со страшными косматыми бородами, злыми глазами, и легкой тенью скользил меж ними удалой незнакомец.

Катерина торопилась с обедом, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Прохора. Но тот сам поднялся, добраться до Березовки он хотел до вечера.

В избу, опираясь на клюку, вошел отец Катерины, Тимофей Петрович, и Прохор почтительно поднялся с лавки ему навстречу.

– Ну, здоров буде, Прохор Федотыч, – дед протянул крепкую сухощавую руку.

С улицы прибежали ребятишки, и притулились с обоих сторон от дядьки, поглядывая на него снизу весёлыми глазёнками.

После наваристых Катерининых щей, Прохора снова начало клонить ко сну, но он вышел во двор, умылся холодной водой и отправился в конюшню, седлать Чубара.

Тимофей Петрович вслед за Прохором вошел в конюшню и негромко сказал:

– Расскажи мне, Проша, что на болоте ты видел? Староста наш, Осип Иваныч, сказывает, неспокойно в округе. Хутора разоряет кто-то, на дороге с уезда караулят, добро отбирают, еще и побить могут. Сын Панкрата Костерёва со Слободского ехал, накупил мануфактуры, добра какого. Так всё отняли, самого избили. Панкрат доктора с уезду привозил, выходили парня. Рука только болит, бабка Марфа травами правит.