Кризис разразился через два месяца.

Максим отказался брать меня с собой в Москву. Это не входило в его планы. Я впервые столкнулась с тем, что у него могут быть планы, в которые я не вписываюсь и которые для него оказались важнее меня.

Увы, поездка в Москву была намечена задолго до знакомства со мной. Полагаю, что это был тщательно продуманный побег от мамы. Отделиться от нее здесь, в Омске, он не мог, ибо навлек бы на себя страшный гнев с ее стороны. Поэтому он сыграл на ее слабости: она очень переживала за его карьеру. Поскольку учеба и стажировка в столице не могли не сказаться на его дальнейшем карьерном росте, то она после недолгих боев сдалась. Максим рвался к независимости, ему хотелось попробовать пожить одному и при этом не мучиться из-за того, что мама не в состоянии без него повесить тюль на окна. Она очень хорошо умела манипулировать его чувством долга.

Мы были знакомы слишком мало, чтобы я могла заставить его менять решения. Я еще не успела стать неотъемлемой частью его жизни, не успела привязать его к себе настолько, чтобы он не мыслил дальнейшего существования без меня. Я, конечно, надеялась, что он не захочет со мной расставаться и возьмет в Москву в качестве жены или хотя бы невесты, но он почему-то решил иначе. А ведь собирался уезжать на два года! Я решила, что он меня разлюбил, и смертельно обиделась. Мы чуть не поссорились.

Он объяснил, что едет наугад, не зная, как встретит его столица, и можно ли будет там зацепиться. Что он понятия не имеет, где будет жить и насколько хватит его небольших сбережений. Учебу ему оплачивает больница, но квартира, еда, проезд – все эти траты лягут на его плечи. Он вынужден будет вести очень скромную жизнь, ограничивая себя во всем, работать где придется, чтобы выжить. Он совершенно не представлял, что стану там делать я.

Я тоже не представляла. Да мне и не был нужен этот город. Разве что так, в виде экскурсии, на месяц, не больше. И то при наличии денег, чтобы можно было все объездить и все посмотреть. Собственно, Москва пленяла меня только своим громким именем, ведь я была даже не из Омска, а из провинциального поселка. Для меня жить в Омске – уже было круто. Мне просто доставляло удовольствие представлять, какие лица будут у знакомых, когда они узнают, что я теперь в Москве. Так высоко еще никто не замахивался. Подружки, вышедшие замуж, возвращались в родные городки и поселки, или оставались в Омске, или отправлялись за мужем по гарнизонам, не ведая, куда их занесет судьба. У меня был такой замечательный, такой уникальный шанс поехать в Москву, а Максим не брал меня с собой.

Ну ладно, размышляла я, к черту Москву. Он мог поехать куда угодно: в Самару, Волгоград, Новосибирск. Разве я не последовала бы за ним? Нет, не столица меня прельщала. Столица была для красного словца. Для понта. Я не мыслила дальнейшей жизни без Максима. А он свою без меня мыслил. И, видимо, очень хорошо, если даже не подумал о том, чтобы пробиваться вместе. Я жалела, что вместо Москвы его не послали учиться в какой-нибудь Урюпинск. Тогда я бы непременно увязалась за ним и в этой глухомани сумела бы доказать свою любовь и преданность. В Урюпинск я бы могла поехать даже без его согласия, как жена декабриста. Сняла бы квартиру, нашла работу. В Москве этот номер провернуть не удастся. Москва – слишком большой, слишком опасный, слишком непредсказуемый город. И в нем он не будет чувствовать себя одиноким. Ведь там столько возможностей развеять тоску.

Эти возможности не давали мне спать ночами. Я видела длинноногих девиц, бары, казино, лимузины… Елки-палки, он же идеальный мужчина, у него же нет недостатков, конечно, его окрутят в два счета! Я страдала от ревности, и страдания мои были вдвое тяжелее оттого, что я не могла ему в них признаться. Нельзя говорить мужчине о своей ревности, чтобы он не заподозрил в тебе слабую нервную особу, недостаточно уверенную в себе. Мужчины не любят ревнивых женщин. Мужчины бегут от ревнивых женщин. Но заставить себя не ревновать мне никак не удавалось.