Во-вторых, вследствие той же эмпирической обусловленности процесс взаимодействий человека с окружающим миром и психические явления предстают перед нами не в непосредственной форме, а наполненными предметным содержанием, подлежащим восприятию, осмыслению, переживанию и обеспечивающим адаптацию, регуляцию и другие жизненные функции субъекта психической активности. Поэтому процесс, порождающий психические явления, предстает перед глазами исследователя не в непосредственном виде, а опосредованным его предметным (объектным) содержанием. Для примера вспомним, что психология восприятия занимается изучением процессов восприятия «формы», восприятия «движения», восприятия «цвета» тому подобных предметных качеств окружающего мира, а также обусловленности этих процессов разными средовыми факторами и условиями. Если же ставится вопрос об изучении процесса восприятия, то экспликация этого процесса в качестве предмета исследования производится ретроспективно, исходя из предметного содержания конечного продукта этого процесса.

Третьим следствием эмпирической обусловленности психических проявлений является аналитичность господствующего ныне естественнонаучного способа мышления. Опираясь на абстрагированные друг от друга и от процесса их порождения психические образы, представления, понятия, этот способ мышления вынуждает исследователя строить изучение психики как развитие разных ее сфер, процессов, функций и т. п. (развитие мышления, общения, речи и т. д.). Причем вследствие различия в теоретических и эмпирических предпосылках эти разные проявления единой по своей природе психики исследуются логически обособленно друг от друга, как различные психические реальности. Так, психическая активность рассматривается преимущественно как активность определенной модальности: физиологическая, двигательная (моторная), речевая, социальная, интеллектуальная и т. д., т. е. как активность, уже обретшая актуальную форму своего психического выражения в виде тех или иных действий, той или иной деятельности. Понятие же деятельности используется либо в качестве исходной методологической посылки [Леонтьев, 1983], либо как субъектная деятельность [Рубинштейн, 2012], либо как характеристика конкретных особенностей личностного развития в определенных социальных условиях [Ананьев, 1980], т. е. опять же как психическая активность в развитой форме своего проявления, но фиксированная как разные виды психической реальности.

Более того, базовые для отечественной психологии понятия «активность», «деятельность», их «субъект» в методологическом плане используются в качестве исходных оснований для построения разных концептуальных версий развития психики как единого целого.

Таким образом, когда мы пытаемся в качестве предмета исследования представить процессуальную сторону психического, то эта процессуальность психического поневоле предстает перед нами, образно выражаясь, сквозь призму эмпиричности и предметной опосредованности самого способа исследовательского мышления, т. е. исходя из продуктной, феноменологической стороны психики, а не ее собственной процессуальности как единого по своей природе явления, реализующего по этой причине единые для разных психических явлений принципы.

Конечно же, здесь напрашивается возражение в том смысле, что проведено множество исследований именно процессов и процессуальных механизмов самых разных психических явлений. Отвечая на это возражение, необходимо обратиться к пониманию самого понятия «процесс» и «процессуальность». Дело в том, что логика полагания «процессуальности» психического в качестве предмета исследования строится, как известно, на понятиях (категориях) пространства и времени. Это означает, что исследовательское мышление, образно выражаясь, «мыслит» категориями и понятиями «пространства», «времени» или «пространства–времени». Однако по тем же причинам наше (человеческое) мышление осмысливает такие явления, как «изменение», «время», «динамичность», «процесс», «процессуальность», представляя и описывая их с помощью пространственных представлений, понятий и отношений, т. е. опосредствуя «время» и его «изменение»