Этот вывод, опирающийся на метафизическое, субстанциональное понимание явлений, характерное для методологии Бергсона, кажется нам действительно неизбежным результатом всякого недиалектического мышления вообще. Констатируя огромное качественное различие, существующее между памятью «физиологической» и высшей «духовной» памятью, Бергсон вместе с тем остается чуждым пониманию развития как процесса качественных изменений. Таким образом, к правильному положению о том, что память человека не есть простое возникновение физиологической привычки, у Бергсона присоединяется и то положение, что высшее запоминание не может происходить, не может развиться на основе нервных механизмов элементарной памяти, что в свою очередь ведет его к признанию принципиального различия самой их природы. Не допуская возможности качественных изменений в процессе развития, нельзя понять и связи явлений, представляющих собой различные формы, продукты различных ступеней развития единой функции; субстанционализируя высшие процессы памяти человека, Бергсон тем самым делает для себя возможным только одно объяснение их своеобразия – объяснение, исходящее из представления об их особой «духовной» природе.

Однако, основываясь на том же факте свооеобразия различных форм памяти, мы можем прийти и к принципиально другому выводу. Мы можем рассматривать высшую память человека как продукт сложного и длительного процесса развития его поведения. С этой точки зрения мы можем и должны допустить принципиальную общность их природы; ничто не говорит нам прямо о невозможности такого допущения; наоборот, если наши наблюдения показывают, что наличие элементарной физиологической памяти еще не определяет собой наличие запоминания в психологическом смысле этого слова, то, с другой стороны, современная психология не располагает ни одним фактом, прямо указывающим на независимость высших форм памяти от способности нервной системы к образованию и сохранению следов предшествующего опыта. Психология не может, однако, ограничиться при изучении памяти простым указанием на то, что в основе запоминания лежат те же нервные процессы, которые образуют и механизм навыков. Сослаться на общую физиологическую природу высшей памяти – значит ничего в ней не объяснить, хотя именно такого рода «объяснения», к сожалению, весьма нередко встречаются в современной психологической литературе.

Очень остроумное сравнение приводит по этому поводу один из современных исследователей памяти: «Представьте себе, – говорит он, – что на экзамене спрашивают кандидата, что такое сульфат натра; на что наш очень философствующий кандидат с важностью отвечает, что это – совокупность атомов. Несмотря на то, что его ответ заключает в себе глубокую истину, я думаю, он все же не выдержит экзамена»[69]. Подобно тому как решительно во всем мы можем видеть совокупность атомов, так и во всяком высшем психологическом процессе мы можем открыть ряд простейших нервных актов; и именно потому приписывать явлениям высшей человеческой памяти лишь общие неврофизилогические законы – значит по существу дела отказаться от самой проблемы исследования. В действительности же задача, которая стоит здесь перед психологом, заключается в том, чтобы вскрыть на основе изучения развития памяти ее своеобразные законы и специфически присущие ей механизмы; только таким образом, исходя из констатированной нами противоположности физиологических, натуральных форм памяти и ее высших специфически человеческих форм, мы можем прийти через генетическое исследование к действительному пониманию единства их принципиальной природы