Исходя из относительной противоположности и вместе с тем взаимосвязи отмеченных функций государства и гражданского общества, можно констатировать, что между ними нет причинно-следственной связи. Они не выводимы друг из друга и связаны по принципу дополнительности. Государство и гражданское общество уместно ассоциировать с двумя полушариями головного мозга. Взятые отдельно, они лишь «серое вещество», но вместе они – мозг. Следовательно, рациональная стратегия заключается в их органическом взаимодействии. Государство должно быть чутким к потребностям и потенциалу гражданского общества, а последнее, в свою очередь, – следовать духу общественного договора с государством как политическим «полпредом» своих общих интересов.

Осознание (и тем более реализация) водораздела между государством и гражданским обществом – заведомо трудная задача, и ее непонимание, неискусное исполнение или искушение заполнить вакуум, оставляемый той или иной стороной, приводит к драматическим последствиям. М. Вебер отмечал парадокс «стального панциря»: рациональная организация общества, которая мыслилась «тонким плащом, который можно ежеминутно сбросить», обернулась – по мере поглощения государством гражданского общества, стальным панцирем «всепоглощающей регламентации» [66, с. 289].

Вместе с тем американский социолог М. Кеннеди отмечает, что институты гражданского общества нельзя создать без вмешательства государства. Они могут быть созданы при условии реформаторских усилий, идущих как сверху, так и снизу, как со стороны власти, так и со стороны общества.

Особенно в переходные периоды зрелое гражданское общество способно выполнять роль не только тех «крепостей», которые ограждают социум от распада, но и способны нонконформистски обновить самую государственность. Такое состояние, по мнению Р. Дарендорфа, всегда остается чем-то незавершенным, и это правильно, ибо его суть в открытости, в свободе.

Одним из методологических условий формирования и развития данной тенденции является синергия атрибутивной и функциональной концепций информации. При этом следует подчеркнуть, что, какие бы формы организации информации мы ни рассматривали, реальный социокультурный смысл и практическую социализацию они обретают в такой области человеческих взаимодействий, как общение между людьми.

Эта проблема не ограничивается взаимосвязью и вместе с тем необходимой дифференциацией между государством, как политической формой коммуникации с гражданским обществом, и последним как совокупностью зрелых форм неполитического общения. Речь идет об универсальном характере общения.

Потребность в общении относится к числу самых ранних специфических человеческих потребностей, наблюдающихся в равной мере как в фило-, так и в онтогенетическом развитии человека. Эмпирические данные свидетельствуют о том, что уже с первых дней жизни у маленьких детей возникает потребность в других людях. Вначале это проявляется в виде эмоциональных контактов, а затем развивается до уровня потребности в глубоко личностном общении и сотрудничестве со взрослыми. В дальнейшем эта потребность не угасает, приобретая характер непрерывности и устойчивости как необходимого условия жизнедеятельности человека. Естественно, способы, формы и уровень удовлетворения этой базовой потребности у каждого человека носят индивидуальный характер и зависят как от его личных качеств и особенностей, так и от условий социального бытия.

Вне информационного общения нет ни человека, ни его возможных коммуникаций. Даже в произведениях Достоевского, где диалог по преимуществу внесюжетен, он все же сюжетно подготовлен, особенно, в отношении своей формы. Но такой подход может говорить лишь о художественной специфике авторского приема. Реально же человеческие отношения, включая их коммуникационные срезы, информационно «нагружены», и иными они быть не могут.