– Нужно поговорить, – зябко подтянула к лицу ворот меховой шубки. Тоже его подарок.

В лифте ехали молча.

Ольга переступила порог, втянула носом воздух, находя в нем запахи свежего ремонта и дорогой мебели.

– Красиво.

Села на диван, как умела только она – словно в нескольких метрах от нее застыл фотограф. Погладила узкой ладонью белую кожу обшивки, небрежно скинула лодочки и подтянула ноги к подбородку, оплетя их ухоженными руками.

Леонид помнил, как любил гладить эти узкие коленки, проводить рукой по точеным икрам, целовать каждый палец, слыша вздох-стон, полный предвкушения.

Ольга, понимая, что все еще волнует бывшего любовника, откинулась на подушку и призывно посмотрела.

– Чего хотела? – Леонид стоял напротив дивана, засунув руки в карманы. Пиджак был сброшен на кресло.

– А ты стал жестче, – поднялась, понимая, что прежние уловки не работают. Не получив ответа, поинтересовалась: – Как твоя спина? – и, не дав открыть рот, быстро заговорила. Видимо заранее готовила оправдание. – Ты прости, что так все получилось. Знаешь, как я запаниковала? Ведь я даже женой твоей не была, а потому, как вдова ничего не получила бы. А твоя мама…

– Чего ты хочешь?

– Опять быть вместе. Мы же хорошо жили, помнишь?

– Нет, – Леонид со скукой в глазах посмотрел в темное окно, где отражалась напряженная фигура его бывшей любовницы. Почти жены. – Уходи.

– Ну почему? Я же вижу, что ты еще любишь меня. И я…

– Я едва сдерживаюсь, чтобы не выкинуть тебя с двадцатого этажа.

– Но…

– Считаю до трех. Раз.

На три хлопнула входная дверь.

– Сука.

***

– Сука, сука, сука!

Почти час он метался по квартире, как по клетке. Наливая коньяк, уронил бутылку, разбил пузатый фужер. В баре на глаза попалась водка. Снял пробку и глотнул прямо из горлышка. Обжегшись, закашлялся.

– Сука.

В очередной раз стукнувшись о стену, понял, что ему не хватает места. Двести квадратов квартиры были тесны, как школьный пиджак в конце учебного года.

Чтобы потушить бушующий в нем огонь, он нуждался в свободе, холодном воздухе и… женщине.

Милонга? Нет. Туда не пойдет. Там пьяному делать нечего.

Выскакивая из подъезда, на ходу запахивая пальто, прокричал, махая рукой проезжающей машине:

– Такси!

В кафе гремела музыка, слышался смех и вой Марка, который перехватив микрофон у начальника цеха, пытался петь «Как упоительны в России вечера».

Леонид, швырнув пальто в руки изумленной гардеробщице, никогда не видевшей директора завода в таком состоянии, обернулся через плечо, провожая глазами женщину в красном.

«Женщина в красном, помоги несчастным…»

– Куда? Там женский туалет! – встрепенулась гардеробщица, и даже открыла перекладину, чтобы кинуться следом, но вовремя рассудила, что начальству видней, и вновь вернулась к своему вязанию.

«Женщина в синем, пойдем, покеросиним…»

Она красила губы. Невероятно красивые, чувственные. Будь Леонид потрезвей, различил бы и ясные глаза, умело подкрашенные тушью, и красиво уложенные волосы, но он видел лишь красные губы. Ну и платье, которое обтягивало круглую попу.

Незнакомка не успела оглянуться, как была прижата к стене. Тюбик с красной помадой с шумом покатился по кафельному полу.

«Боже, все повторяется!» – только и успела подумать Глаша, когда ее губы смял поцелуй.

Она хоть и нахлебалась до макушки шампанским, что заботливо подливал Марк, имея виды на продолжение банкета, директора узнала сразу и по пьяной глупости решила, что он пришел поздравить ее с днем рождения и подарить тот самый поцелуй, каким одаривал всех именинниц, вручая им конверты с деньгами. Даже вахтерша баба Катя, хихикая в кулачок, поделилась, что поцелуй Леонида Сергеевича, ох, как хорош. Пенсионерка по такому случаю даже заказала к юбилею новую вставную челюсть. «Врала, наверное», – пронеслось в голове, когда язык директора ворвался в рот.