Помню, как из меня Валентиныч дурь вышибал. Я потом долго гематомы мороженой рыбой да ягелем вместо подорожника лечил. Послал он меня раз за консервами на склад. Уходил он тогда на лодке к дальнему мысу ретранслятор развернуть. Ну, и я, как бывалый сталкер, должен был на станции остаться, один герой на весь Север. Смаковал я предстоящие приключения в своем воображении, да так в облаках завитался, что дверь на склад закрыть забыл. А ночью туда медведь залез, да раздербанил весь наш почти полугодовой запас продуктов. Ох, и отлупил меня тогда Валентиныч! Неделю я спать не мог – ребра болели. Да все вообще болело. Бил он меня по-взрослому, со всей силы и куда придется: я ведь и чуть всю программу разведки не запорол, и нас с ним едва на голодную смерть не обрек. А такого здесь не прощают даже новичкам.

Зато потом учил он меня и зайца выслеживать и бить, и силок на лемминга ставить, и рыбу добывать чуть ли не руками. На том и прожили почти всю зиму.

Я потянулся к подоконнику за кружкой, отбил ей лед в анкерке с водой, зачерпнул и поставил на буржуйку. Мокрое донышко тотчас зашипело от прикосновения к раскаленному металлу. Я сыпанул из банки добрую горсть заварки. Люблю иногда чифира попить. Странно, дома отродясь пить бы не стал эту горечь, а здесь, после того как намерзнешься, кажется, будто ничего вкуснее на свете нет. И не надо тебе ни конфет, ни лимона к чаю. Впрочем, сахару я все же сыпану. Я открыл ящик стола и достал длинный пакетик с порцией сахара. Интересно, правда ли: говорят, чудак, который такие пакетики изобрел, задумал так, чтобы ломать их посередине и высыпать сахар в кружку из двух половинок, но когда узнал, что все просто надрывают их с одной стороны, лишился рассудка. Смешно все-таки, из-за какой ерунды люди порой сходят с ума, что-то там переживают, расстраиваются. А с другой стороны, как мало порой требуется от нас, чтобы оправдать ожидания другого человека. Что ж, дорогой изобретатель сахарных пакетиков, я не стану огорчать тебя.

Я сломал в пальцах пакетик с сахаром пополам и высыпал содержимое в кружку с закипающим чаем.

За окном не на шутку разгулялась метель. Монотонно шипит на столе рация – она постоянно включена в режиме приема на случай, если вдруг прорвется сквозь вьюгу позывной Полярного. Ветряной генератор под действием шквала молотит как сумасшедший, поэтому разрядка аккумуляторов меня не страшит.

В такие дни я обычно жадно набрасываюсь на свою библиотеку. Год назад, когда я прилетел на станцию вместе с аппаратурой, я привез с собой много книг. Многие я прочел за прошлую зимовку. Осенью вертолетом мне подвезли еще. Библиотека в Полярном достаточно скудна, однако в ней хранится отличная подборка русской классики, а также зарубежной и отечественной приключенческой прозы.

Здесь не читается все подряд. Волей-неволей оказывает влияние та простейшая трехмерная система координат, в которой ты находишься: время – пространство – человек. Поэтому вся остальная макулатура вроде дешевой беллетристики или экзистенциальных мелодрам кажется здесь просто неестественной. Нет здесь таких понятий как депрессия, измены, алчность и подлость. В этом мире есть только неумолимость тягучего, как кисель, времени, грандиозность пространства и сила мысли и тела человека, в одиночку в чем-то приспосабливающегося, а в чем-то противостоящего первым двум.

Я открываю затрепанную многими моими предшественниками книгу и погружаюсь в чтение. Сегодня я могу себе позволить: раз в два часа нужно убеждаться, что автоматика исправно передает метеорологические данные диспетчеру в Полярном и ответить на вызов по рации, если таковой будет. Больше дел у меня сегодня нет. Лишь бы не сбоила аппаратура. За окном еще пару дней будет бушевать такая вьюга, что отойти на десять метров от крыльца будет означать неминуемую потерю ориентации и смерть. Затем погода стишает и, может быть, даже выдастся несколько солнечных деньков. И вот тогда нужно будет успеть откопать входы в помещения, провести ревизию всей аппаратуры, подсчитать и восстановить все, что поломала буря и пополнить запасы воды и еды в радиорубке.