– Вы считаете, раз он нуждается в вашей помощи – можно делать это при всех? Мол он же привык. Чего такого? Еще раз такое увижу, поставлю вопрос о вашей компетенции.

– Простите, – зло бросила ей медсестра и поспешила ретироваться.

– Спасибо, – тихо сказал Андрей, когда Марина вернулась в палату.

– Это стандартные инструкции. Благодарите не меня, а наше законодательство.

– Что, есть закон о правах инвалидов? – пытаясь побороть спонтанную неловкость, продолжил Андрей.

– Поверьте мне, он есть.

Марина с несвойственной ей бесцеремонностью подошла к пациенту, и принялась ощупывать, поворачивать и сгибать его ногу.

Андрей молча наблюдал за ней. Ларина старалась не встречаться с ним взглядом, не хотела, чтобы он видел ее раздражение.

– Ковалевич, вам как можно скорее нужно начать курс массажа и физиотерапии.

Заглядывая Андрею в глаза, Марина никак не могла понять, что же так привлекает ее внимание. Почему она не может перестать разглядывать его. И только сейчас сообразила – глаза его светились изнутри. Такой небольшой светящийся островок, как утонувшее в синеве моря солнце.

– Андрей Николаевич, – выпалила она, будто испугалась, что может навсегда остаться в этой глубине. – Попросите вашего друга, чтобы он принес расческу и бритву. Вам бы не мешало привести себя в порядок. И завтра у вас массаж. В десять, – уже обретя уверенность, подытожила она, направляясь к двери.

После того, как Ларина ушла, Андрей не без труда уселся в кресло и медленно покатил в ванную, где долго рассматривал свое отражение в небольшом квадратном зеркале.

Бабы всегда любили его. Считали харизматичным, если быть точнее. Андрей пытался вспомнить почему, разглядывая незнакомое лицо в отражении. Бледность его сухих потрескавшихся губ усугубляла небрежная поросль на все еще волевом подбородке и впалых щеках. Высокий лоб обрамляли спутавшиеся пряди жестких черных волос. И только лихорадочно горящий взгляд чужака был ему смутно знаком. Он попытался улыбнуться отражению той свойственной ему улыбкой, обеспечившей ему столько романтических побед, но губы брезгливо скривились, и она получилась вымученной. Андрей махнул рукой и решил ложиться.

По дороге домой, Марина с волнением гадала ушел Олег или нет. Сама мысль провести с ним еще одну бессонную ночь пугала. Она даже хотела поменяться с Катей дежурством и остаться сегодня в больнице. Но потом решила, что всю жизнь она бежала от проблем, предпочитая не замечать их, и в первый раз решила повернуться к ним лицом.

Старенькая родительская двушка встретила ее сонным оцепенением. В первую минуту Марине стало невыносимо радостно – она смогла… Но, переодевшись и устроившись за кухонным столом с кружкой чая, вдруг поняла, что не может выносить эту пугающую сосущую тишину. Почти осязаемый призрак Олега следовал за ней по пятам глядя с укоризной.

Не выдержав еще недавно такого желанного одиночества, Марина решила прогуляться перед сном. Она накинула на плечи плащ, взяла с тумбочки ключи и вышла за дверь.

Ближайший к дому парк радушно встретил ее яркими огнями и музыкой. Она шла по дальней, скрытой за редкими деревьями дорожке, подальше от общей суеты. Словно вдова, все еще оплакивающая своего совсем недавно почившего мужа, с завистью разглядывала она прогуливающиеся парочки, навстречу ей летели их голоса и детский смех. Неужели папа был прав, когда называл ее одиночкой? Неужели она никогда не сможет быть с кем-то счастлива и это вина совсем не Олега – ее.

Теперь она останется одна и через год, когда ей стукнет тридцать, – заведет пять кошек и будет часами сидеть у телевизора, ругая правительство. А в редкие посиделки с Катей, с остервенением перемывать кости тем, кто осмелился после рухнувшего брака вновь влюбиться, обвиняя их в глупости и распущенности.