Со временем мы наладили особые личные отношения с «мадам». Когда мы приходили в ее заведение, она знала нас по именам, приветствовала как старых друзей и сообщала, когда освободится та или иная из предпочитаемых нами девушек. Через несколько недель, когда наши деньги начали иссякать, она могла заверить нас, что наша выпивка пойдет «за счет заведения».

Мы проявляли такое же отношение к нашим боевым товарищам по флоту. Сразу после нашего прибытия, когда карманы наши были полны денег, мы могли угостить выпивкой наших коллег с других лодок. Спустя несколько недель, когда мы пересчитывали последние пфенниги, а до нашего следующего выхода в боевой поход оставалось не так уж много, они могли угостить выпивкой нас. Эта взаимная щедрость создала чувство товарищества между нами, моряками. Это чувство товарищества распространилось даже между нами и армейцами, несущими службу в нашем регионе. Я, например, подружился с солдатом из расположенного неподалеку танкового полка. Я угощал его едой и выпивкой, недоступной для обычных армейцев, он взамен обещал дать мне прокатиться на своем бронированном чудовище. Позднее, ближе к концу войны, он сдержал свое обещание и прокатил меня на башне своего громадного «Тигра». Было совершенно необычно с ревом носиться по тренировочному полю, снося небольшие деревца.

Разумеется, мы не проводили все свободное время в объятиях и поцелуях, нам приходилось также участвовать в случайно завязывавшихся драках. Порой экипажи других подводных лодок, перебрав несколько бутылок пива, начинали хвастаться тем, что именно их субмарина – лучшая или что их командир – лучше всех. В подобных случаях у нас не было другого выхода, как вбить малость здравого смысла в их головы! А еще мы не любили служащих различных групп администрации, которые ухитрялись увешивать свою грудь наградами, занимаясь весь день не чем другим, как только перекладыванием бумажек. Пока мы были в боевых походах, эти «моряки-герои письменных столов» сидели в безопасности на базе, наслаждаясь всем, что им мог предложить Лорьян. Для нас не было ничего более потешного, чем немного попугать этих маленьких червяков.

Но величайшим объектом нашего презрения, однако, была Feldgendarmerie, военная полиция. Мы прозвали их «цепными псами» из-за больших металлических горжетов, которые они в качестве знака различия носили на шеях на металлической цепи. Поначалу они не обращали внимания на наши выходки и позволяли нам делать все, когда мы только что вернулись из похода. Но спустя несколько дней их терпение иссякло, и они начали прекращать наши безобразия. Каждый случай ареста человека военной полицией ложился черным пятном на его карьеру. Если мы замечали идущих «цепных псов», то издавали особый предупреждающий свист и маленькими группами разбегались в разных направлениях. Через некоторое время мы вновь встречались в нашем любимом баре и снова начинали резвиться. Обычно мы не хотели иметь никаких конфликтов с военной полицией, хотя порой и затевали с ними драки, несмотря на риск.

Я догадываюсь, что тому, кто никогда не служил на борту субмарины, трудно понять наше желание напиваться, резвиться с проститутками и затевать драки с полицией. Представители вооруженных сил нашей страны, разумеется, не имели подобной репутации. Но, проведя три месяца в тесной стальной сигаре, тяжело работая и подвергаясь постоянной, зачастую смертельной, опасности, человек должен иметь возможность выпустить пар! По счастью для нас, командование флотилии подводных сил это прекрасно понимало. Врачи военно-морских сил регулярно проверяли девиц из заведения «мадам» на наличие заразных болезней. Группа обслуживания субмарин снабжала нас самыми лучшими продуктами и напитками, которые только можно было достать, а ближе к концу войны даже посылало команды подводных лодок на лыжные курорты. Когда же мы оказывались под арестом, наши командиры прикладывали все усилия, чтобы договориться с военной полицией, выгораживая нас. Безусловно, я не могу гордиться всем, что мы проделывали в те дни на берегу, но, если вы вспомните тот факт, что из 38 000 человек, которые служили на немецких подводных лодках во время войны, погибло более 30 000 человек, наше поведение может показаться более простительным.