– Краснов будет очень зол, – жалобно заворчала Катерина – единственная, кто, в силу своей недееспособности, сидела на стуле. – Нас не должно быть здесь. По документам, американцы уже похоронили всех своих разведчиков. Их родственники уже получили по веночку!

– Пусть хоронят и нас – всё равно я не намерен сидеть и безропотно ждать час страшного суда, – Вячеслав бросил на ту, чьё место занял презрительный взгляд. – Мне казалось, все поддержали меня в этом решении, или, по меньшей мере, не возражали.

По рядам прокатился вполне однозначный одобрительный ропот.

– Замечательно. Исходя из ситуации по прибытию, у нас будет две возможных задачи: если мы поймём, что разведчики обладают критически важной информацией, требующей немедленного доклада в штаб, то эвакуируем их на нашем самолёте. Топлива на обратный путь хватит. Но, если выяснится, что промедление создаст чрезвычайно опасную ситуацию, то примем силовой метод решения конфликта – вместе с американцами, вступим в партизанскую войну.

– Ты, что, выжил из ума!? – Катерина осеклась, сама удивившись такому наглому нарушению субординации. – Я думала, мы просто спрячемся здесь! Нам нельзя вступать в конфронтацию с «Агхартой», не получив ПРЯМОГО приказа из штаба!

– Мы все прекрасно понимаем, что никто нам такого приказа никогда дать не осмелится, – как-бы невзначай, вставила Мелани. – Генерал Краснов когда-то был хорошим и волевым командиром, умелым и смелым стратегом, но ныне окончательно погряз в бюрократической трясине.

– Товарищ сержант, я позволю себе сказать, – Айдахо изобразил извинение. – Какими бы ни были последствия наших действий, Вас могут отправить под трибунал.

– Мне удивиться или испугаться? – отмахнулся от андроида сержант.

– Нет, Славик. Я просто…

– Можно сколько угодно отсиживаться в траншеях – от этого война быстрее не закончится. Максим Самойлов – лучший пример человека, которому это всё осточертело. Если закрыть на проблему глаза, она не исчезнет на самом деле – это так не работает.

– Радары "Агхарты" наверняка засекут нас, если уже не засекли, – Виктория решилась напомнить о себе, приняв участие в дискуссии. – Тяжело будет партизанить, или даже просто спрятаться, раз мы прилетели на такой огромной махине.

– Не волнуйтесь, Викусик, – Айдахо поспешил успокоить людей. – Всё предусмотрено: я пустил сигналы на английском языке, на небольшую площадь. Диспетчеры "Агхарты" будут думать, что американский корпус прилетел лишь затем, чтобы забрать оставшихся разведчиков, и, выполнив миссию, тут же улетит. Как известно, агхартовцы тоже избегают лишней стрельбы.

– Но убегать никто больше не будет, – неожиданно, тихий и мрачный голос Марии заставил остальных замолчать. – Только догонять. Именно за этим мы здесь – догнать, отомстить.

– Лонгсайд, – даже командирский тон Вячеслава померк от мрака в голосе девушки. – Не позволяйте жажде мести затмить Ваш рассудок.

– "Эфемероптера" здесь, – не обращая внимания на сержанта, продолжила Мария. – Эти сволочи уже не раз вмешивались в наш конфликт, поддерживая "Агхарту". Пора положить этому конец.

– Маша, – Василий осторожной дотронулся до плеча девушки.

– Я принесу тебе голову Тони Глата! – резво выпалили Эдриан. – Обещаю!

– Нет. Я хочу встретиться с ним, пока он ещё жив.

Вика отвернулась, не в силах больше смотреть и даже слышать мертвецкий тон Марии. Это была уже не та наивная девчушка, с которой она встретилась в кабинете приёма новых сотрудников менее года назад. Не та милая, слегка рассеянная симпатяжка, в которую тайно или явно была влюблена чуть ли не половина мужского состава петербургского отдела. Смерть Лизы, единственной девушки, с которой Машу связали дружеские узы, сильно сказалась на хрупкой психике девочки, на её голосе, её опущенной голове и острых плечах. А ведь это она, Виктория, работала с Логвиновой ещё в московском офисе, почти десять лет кряду, рука об руку. За одним столом ели, иногда – одной ложкой. Конечно, Вика тоже чувствовала боль и горечь утраты, но… "Видимо, я просто начала привыкать", – пронеслось у неё в голове. Это ведь то, что она хотела, чтобы сердце заасфальтировало само себя, покрылось непробиваемой серой чешуёй? Да, уже не так больно принимать очередную потерю, зато начинает тошнить от самой себя.