Коротко вздохнув, она спешит прочь, стуча каблучками.

Джино уснул. По стене ползет квадрат света от окна. Ногу то и дело пронизывает боль, Чезаре считает эти приступы.

Он уже совсем отчаялся дождаться доктора, но тут раздаются шаги – шаги двоих – и входит сестра Крой, а с нею высокий человек, уже в годах, но осанистый, с пронзительным взглядом.

– Давайте-ка посмотрим. – Наклонившись, он начинает стаскивать с Чезаре башмак.

В ноге стреляет, и Чезаре, стиснув зубы, еле сдерживает стон. Доктор ощупывает его распухшие, почерневшие пальцы, велит согнуть их, это у Чезаре получается с трудом, и он стонет сквозь зубы.

– Возможно, перелом, в лучшем случае сильный ушиб. – Говорит доктор медленно, отчетливо. – Сделаем перевязку. Отдыхайте. Два дня, а там видно будет. – Он показывает жестами, будто бинтует, затем поднимает два пальца.

– Спасибо, – отвечает Чезаре. – Моему другу еще хуже. У него кровь, сам идти не может.

– А вы хорошо говорите по-английски, – замечает доктор, присматриваясь к Чезаре. – Писать умеете?

Чезаре кивает.

– С товарищами вы в хороших отношениях?

Чезаре чуть медлит, вспомнив о Марко, и снова кивает.

Доктор барабанит ручкой по бумаге.

– Чуть позже зайдет майор Бейтс, переговорит с вами. Если не хотите опять в карьер, пальцы ломать, будьте паинькой.

Сказав эти непонятные слова, доктор принимается осматривать Джино, у того, как выясняется, перелом большого пальца «и другие серьезные травмы». Медсестра, хмурясь, записывает, а Чезаре смакует слова – красивые, звучные слова о страшном.

«Серьезные травмы».

И когда он, пытаясь не замечать боли, лежит в полудреме, те же слова всплывают в голове вперемешку со словами медсестры.

«Защита. Живут же здесь двойняшки, и никто их не трогает. Серьезные травмы».

И снова вспоминается та рыжеволосая девушка. Как она, схватив за рубашку, изо всех сил тянула его наверх, к свету, к жизни. А потом, придерживая за подбородок, натужно дышала ему в ухо, шепча: ну же, ну же, ну…

Утром, в темноте, его будит свисток во дворе, следом слышится топот товарищей, выходящих из бараков на холод, на перекличку.

Проснулся и Джино, лицо его в тусклом свете лампы искажено болью.

Чезаре протягивает к нему руку.

– Прости, мне так жаль, – в который раз повторяет он по-итальянски.

Джино обводит жестом теплую палату, кровати, чистые постели.

– А мне – нет.

Оба посмеиваются, и Чезаре опять засыпает.

Когда вновь просыпается, у его постели стоит высокий человек в форме, смотрит сурово.

Майор Бейтс.

Чезаре машинально пытается встать, но тут же стонет от боли.

– На больную ногу опираться нельзя. – Майор слегка улыбается, довольно дружелюбно. – Ложитесь, отдыхайте.

Чезаре кивает, втянув воздух, и ждет, когда схлынет приступ тошноты.

– Итак, – продолжает майор Бейтс, – доктор Таллок говорит, вы знаете английский. – И указывает на медсестру: – А юная Бесс говорит, у вас хорошие манеры – для иностранца. Это правда?

– Я… я говорю по-английски немного, и…

– Скромность украшает. Люблю скромных. Сможете переводить вашим товарищам? Спрашивать, кто что умеет делать, передавать мои приказы и так далее?

Чезаре не совсем понимает, чего от него хотят, но все равно кивает. Немыслимо отказать, когда собеседник весь в медалях, а сам сидишь в пижаме, в теплой постели, а в голове – звяканье лопат о камень: чирк, чирк, чирк!

– Вот и славно, – говорит майор. – Работа будет у вас непыльная, за письменным столом, ковылять до моей конторы недалеко – сможете сегодня же приступить? Сестра Крой вам поможет дойти. После обеда.

Сестра Крой бодро кивает, и оба смотрят на Чезаре.

– Да, – отвечает он наконец. – Спасибо.