Счастье еще, что главный прознатчик Палаты Истины в Гехте – моя родная сестра, так что хотя бы отчет о случившихся в городе правонарушениях я получу спокойно и в удобочитаемом виде.

Рик, вытаращив глаза, носился следом за мной из кабинета на втором этаже в подвал, где хранился архив (несколько раз я плюнул на полагающуюся наставнику солидность и, пока никто из взрослых не видел, попросту съехал вниз по перилам), задвигал короба с документами, ставил на место тома хроник, подавал мне отточенные перья, а когда я отослал его к Гудрун обедать, рванул, как заяц от совы. Да, вот такая она, жизнь хрониста. Одна из ее сторон.

Сам я есть не хотел, да и некогда было. Надо, пока не начались вечерние приемные часы, заглянуть в несколько городских заведений, узнать тамошние новости. Кстати, не забыть прояснить с хессиром бургомистром вопрос о способе перемещений Рика. Меня Торгрим Тильд начал брать в поездки по служебным надобностям на третьем году обучения, когда Скима поставили под седло. Но одно дело вурд, которому семья в состоянии подарить собственного кхарна, а другое – безродный сирота.

Под конец своих разъездов по городу я заглянул к хеску Гольсту, ювелиру, и заказал для Рика чернильницу. Даже если мелкий убоится трудностей жизни хрониста и завтра с утра просто не явится, пусть вещица будет – подождет следующего ученика, ведь от наставничества мне теперь уже не отвертеться.

Еще я успел на рынок, прикупил у симпатичной румяной бабуси теплый башлык и вязаные перчатки.

И конечно же, заглянул в оранжерею – жаль, ненадолго, всего минут на десять, но хоть за руки с Гердой подержаться. Моя любовь повеселела, но все равно заметно было, что что-то ее тревожит. Спросил – так и не ответила. Ладно, дома разберемся.

Рик подаренным теплым вещам обрадовался.

– Ух ты! Сколько заплатил?

– Сколько просили. Годится?

Шкет замотался башлыком, радостно помахал всунутыми в перчатки руками.

– Ага!

– Сними пока, здесь тепло, зажаришься.

– Ага, – повторил Рик, любуясь растопыренными пальцами. – А можно, когда домой пойдем, я все у тебя до завтра оставлю?

– Смысл? На улице замерзнешь.

– В приюте не любят, когда мы чего-то из города приносим.

Теплота в моем отношении к приюту Благого Берне стала такой, что рядом масло замораживать можно.

– Дома, у Гудрун, имею в виду, все нормально?

– А чего там? Ругалась только сильно, что ты не пришел. Сам-то ел?

– Нет, некогда было.

– Некогда! На базаре был, там в обжорном ряду потрошков вареных навернуть можно.

– Такое не употребляю.

– Ну и зря. Дешево, а дают много. Ну, давай хоть сейчас…

Выставив на стол принесенный узелок, Рик развязал платок и явил миру миску с утренними сырниками.

– Налегай. Тетка Гудрун велела, чтобы я проследил.

Припозднились мы с Гердой знатно. Долго бродили по заснеженным улицам, как в самом начале знакомства, когда каждый раз, хотя пора уже было проститься и разойтись до завтра, мы все не могли расстаться. Герда была задумчива, и я молчал, боясь сказать неловкое лишнее слово.

Наконец добрались до дома. Еще только когда входили в столовую, я понял: что-то будет. С такими лицами семья сидела, когда я притащил раненую ворону. Что из этого получилось – рассказ особый.

А сейчас, судя по тому, что рыжий, вместо того, чтобы приближаться к приюту Благого Берне, восседал рядом с Гудрун, разговор пойдет вовсе не об опоздании к ужину.

– Рик будет ночевать у нас, – непреклонно заявила домоправительница. – Нечего дите одного в темноте по улицам гонять. Вот пришел бы Ларс раньше, хотя бы отвел.

Я покосился на родственников. Хельга, хозяйка дома, только философски пожала плечами, а муж ее Оле многозначительно хмыкнул. Я был как раз в возрасте Рика, когда сестра забрала меня из Къольхейма, а Сван взялся за воспитание не своего ребенка. Только капитан опекал младшего брата любимой женщины добровольно.