Таким, как я, не суждено выполнять ответственную и высокооплачиваемую работу. Наш удел - уборка, ну или сборка каких-нибудь элементарных механизмов. Знаете, типа тех розеток и выключателей, на которых производитель пишет "собрано инвалидами", чтоб из жалости Вы купили именно их.

Мне нельзя давать волю эмоциям. Современная психология выделяет до 14 психотипов нормальных людей. Вы можете быть любым из них, при этом, откровенно говоря, вести себя как полный придурок, не опасаясь того, что Вас скрутят и отправят в психушку. Как только я позволю себе плакать, смеяться в голос или, не дай Бог, кричать, то окружающие, которым известно о моем диагнозе, воспримут это как приступ и бросятся меня вязать. А потом врач увеличит мне дозу успокоительных так, что я буду лежать «овощем» и пускать слюни.

Мои слова против слов других ничего не значат. И даже если я говорю правду, а мой оппонент лжет, то поверят ему, а не мне. Все мои слова подвергаются сомнению, потому что мало ли, что я там придумала? Я ведь сама точно не знаю, что на самом деле правда. Поэтому я предпочитаю молчать, не спорить и в целом избегать людей. Но и полностью отрешиться от них мне нельзя, иначе мой врач заподозрит, что у меня начало депрессии, а это чревато опять же увеличением количества «колес», на которых я плотно сижу.

Все обычные люди просто живут, не задумываясь над тем насколько их жизнь и поведение нормально, а я постоянно должна оценивать насколько то, что я говорю или делаю – нормально. Я вынуждена заниматься самокопанием, поиском глубинного смысла. Я притворяюсь нормальной, чтоб иметь возможность быть среди вас, а не сидеть неподвижно привязанной к спинке кровати в четырех стенах психбольницы.

В каком-то смысле я отбываю пожизненное заключение. Я ни на что не имею права, каждый мой день не в стенах больницы – это милость моего тюремщика, хозяина, Бога – моего лечащего врача. Чтобы он не сделал со мной – все будет правильным. И мне повезло, что он мой брат».

***

Девять месяцев назад, Москва

Глеб устало потёр глаза, включил настольную лампу и вырубил яркий свет в кабинете. Потом долго осматривал содержимое бара, пытаясь понять, чем бы порадовать себя сегодня вечером. В итоге остановился на классике - Hennessy ХО. Плеснув коньяк в бокал, вальяжно развалился в кресле и открыл крышку ноутбука. Уже три месяца каждый его день заканчивался именно так: перед сном он просматривал отчет о том, как прошел день у его девочек. В отчёте была краткая хронология того где была, что делала, фото и видео по каждой. Всю информацию он педантично раскладывал по электронным папкам с их именами.

"Ася" было написано на папке, в которую он стал складывать файлы с данными в первую очередь. "Ну и что у тебя нового, Ася? Снова спасала мир?", - Глеб открыл ее сегодняшние фото. На них была запечатлена девушка со внешностью Белоснежки: черные как смоль волосы, светлая кожа и большие глаза синего цвета. Она была среднего роста, идеально слажена, и на вид казалось совсем молоденькой. И если б Глеб точно не знал, что ей тридцать, то он бы по внешнему виду не определил бы ее настоящий возраст. Ася была удивительной, и действительно каждый день делала эту планету лучше. Ее "подвиги" были небольшими, но регулярными. Глеб и представить себе не мог, что такие, как она, существуют. Она накормила всех бездомных кошек в округе, подняла пьяного, упавшего в глубокую лужу под дождем, купила целую пачку открыток у благотворительного фонда, дала пару тысяч девушке, которую обворовали на улице, - и это только за эту неделю. В мире Глеба все продавалось и покупалось, все, абсолютно все. Любовь, верность, свобода, жизнь - тоже были товаром. Потому для него бескорыстное, искреннее проявление доброты, которое с таким постоянством демонстрировала Ася, было не просто удивительным, а скорее чужеродным. "Вот же блаженная дура! Всем готова помочь, даже деревьям! И чему ты научишь ребенка? И что за идиоткой надо быть, чтоб выскочить среди ночи одной или бросать вызов криминальному авторитету? Сиротой ее оставить, хочешь, коза?" - Глеб с психом закрыл папку и открыл фото другой своей девочки.