– Чёйта не поможете молодому человеку? Вон как корячится.

– Чай не в этот раз. Иногда полезно преодолевать трудности, которые невзначай могут преодолеть тебя. Пусть знает, понимает, и готовым всегда будет. К жизни нынешней, нелёгкой, – говорила Марина, подавая Ведомиру руку.

– Да когда она была лёгкой, жизнь то… Особенно, вот такая, деревенская. Э-эх! – молвил Ведомир, когда поднимался.

– Вставай уже, и наконец-то расскажи, что с тобой приключилось. Что ж так перепужало, аж бегом к нам… И почему это – к нам?

– Да, почему?

Марина и баб Женя помогли подняться мужчине, получившему совсем недавно звание «пенсионер».

– Пойдём на лавочку, присядем вон, за столиком деревянным. Сейчас мальчишке нашему скажу, пускай чай организует. С ватрушками попьём, да тебя послушаем.

– Ой, девоньки вы мои, красавицы… и любавны ваши очи, и исправны телом очень. Всё вам расскажу, как есть! На душе, и в разуме, да как глазами моими запомнилось. Переживаю токмо, чтоб не поплохело вам. И плюшки б с чаем не закончились. Рассказать есть чего, там такое-е… Садитесь, да смотрите не упадите.

– Вышел я сегодня из дому, как обычно, пораньше. Взял хлеба белого буханку старенькую. Он хоть и зачерствел, но с трудом могу угрызть со сладким горячим чайком ранним прохладным утром. М-мм… – протянул Ведомир, довольно прикрывая глаза. Вдыхал носом, словно чувствовал этот хлебно-чайный аромат. – Вкуснота и лепота. Са́мо то, – подмигнул Евгении, слегка улыбнулся и положил руки на стол. – Термос старенький, ещё от отца достался. Эх, вот вещь, уже больше двадцати лет тепло держит. Греет не только чай и кофе, но и душу. Последнее, что от отца уцелело. Даже фото, и те все сгнили… Чаю заварил чёрного крепкого, из пыли что в пакете осталась. Листа в нём давно не видел, а купить… В  общем, пока чайную пыль пью, и радуюсь. Сложил всё в сумку балоневую, узорчатую, красно-синюю. Прихватил удочку, да ведёрко пластиковое, и пошёл, значица, порыбачить. Эх, девоньки-и… – томительно и сладостно произнёс Ведомир. – Люблю рано утром, когда ещё только светает, да кроме доярок и петухов шум в деревне никто не учиняет. Такая ж ведь красота, а? После ночи, никем не тронутая, и сама ещё от сна не отошедшая… Иду дальше. Потихоньку спускаюсь по тропинке, что к воде уходит. На озере – никого. Тихо так, непривычно… – Ведомир отвёл взгляд куда-то в сторону, словно что-то вспоминал или хотел вспомнить, но у него это плохо получалось. Огромные пробелы в памяти, что всплывали, яркими белыми квадратами и прямоугольниками, были ширмой, которая заслоняла что-то очень ценное. Важное для его души и сердца. Но довольно не молодой разум отказывался воспроизводить те моменты, словно были чем-то эксклюзивным и недоступным простому человеку. Хотя, за деньги всё было возможно. Ну или почти всё. Его разум требовал подписку. Как подписка на газету «Правда» для взрослых, и «Пионерская Правда» для молодого поколения, за которую брали определённую небольшую плату раз в месяц. Но для него и других, даже такая подписка была огромной роскошью. Но иногда всё-таки брал. Оформлял подписку в память о своём сыне, которого давно с ним нет.

«Эх, закончилась и его подписка… подписка на жизнь», – размышлял с грустью про себя Ведомир.

– Ты что приуныл, призадумался, а? Дядька Ведомир. Ты бери, ешь, булки то. Я что, просто так из дома притащила? – Марина придвинула тарелку с зарумяненными плюшками поближе к мужчине. Выплеснула из железной кружки его недопитую колодезную воду, и налила из кувшина коровьего молока.

– А? Да-а… – с грустью произнёс и выдохнул. – Спасибо, Маринушка, спасибо. – Он отошёл от непонятного забвения воспоминаний давнего прошлого. Возможно, они были не самые приятные. Но ведь не все же? Обязательно должны быть и хорошие. Он в это верил.