Посовещавшись и дождавшись темноты, поляки подняли нас пинками и повели из лесочка, даже не дав похоронить погибшего товарища. Чтобы не раздражать конвоиров, мы старались не разговаривать между собой. Увидев, что неизбежная смерть отодвигается на некоторое время, я взял себя в руки и попытался проанализировать ситуацию. Луцк был захвачен русскими. Но захватили нас поляки, значит, мы сели на ничейной территории, никем не контролируемой. В нескольких десятках километров мог быть Вермахт, об этом свидетельствовала осторожность бандитов.

Тем временем нас привели в небольшую деревушку и закрыли в сарае. До утра нас никто не трогал, а с рассветом мы услышали шум короткого боя, затем все стихло. Мы решили ничего не предпринимать, по крайней мере пока не будет прямой угрозы. Только к полудню дверь сарая отворили снаружи и внутрь осторожно, с винтовкой наперевес зашел человек. Видя нас, он отпрянул назад и что-то прокричал. Затем несколько вооруженных людей вывели нас на улицу. Увидев их, мы крайне удивились, но совсем не обрадовались, это были не поляки и не русские солдаты, и, конечно же, не немцы. Люди были одеты как партизаны и говорили на языке южной России, который я слышал еще во время службы в Крыму. Нас вывели и один из вооруженных бандитов, наверное – старший, немного говоривший по-немецки, начал задавать вопросы. Поляки разоружили нас, но не успели хорошо обыскать и отобрать документы. Я расстегнул нагрудный карман и трясущейся рукой протянул бумаги партизану. Впрочем, наша форма не давала двусмысленного намека, идентифицируя нас как германских летчиков.

Обстоятельства нашего пленения и освобождения стали известны уже потом, а тогда, еще ничего не понимая, мы следовали несколько недель за освободившим и вновь взявшим нас в плен отрядом в юго-западном направлении. Двигались в основном ночами, в светлое время суток, отсиживаясь во всевозможных укрытиях. К нам неплохо относились и даже кормили наравне с остальными скудными лесными припасами, и тем, что удавалось раздобыть партизанам во встречавшихся селениях. Вооруженных столкновений не было, мы двигались по ничейной территории между русскими и германскими войсками, контролируемой партизанами и бандитами различных национальностей. И только когда оказались в расположении стрелковых частей СС и встретились с их командиром, смогли понять чудо своего освобождения.

Нас захватили польские повстанцы и наверняка бы расстреляли, если бы не случайный отряд украинских националистов, зашедших слишком далеко на север. Впрочем, в другой ситуации украинцы расстреляли бы нас с таким же удовольствием, как и поляки, но близость новой угрозы – мощных сил русских – заставляло местных националистов искать сближения с бывшим врагом, то есть с нами, в желании объединиться с германским оружием против более страшного коммунистического врага. Мы были отличной разменной монетой в переговорах между повстанческой украинской армией и частями войск «Галиции».

В конце концов, изможденных, но живых нас переправили в немецкие части, и в мае, спустя месяц после рокового вылета, мы вернулись в расположение 3-й Группы 3-й Эскадры. Думаю, я остался в живых благодаря вашей любви, и надеюсь, что так будет всегда.

Эскадра заканчивает формирование, пилоты группы переучились на новый тип, и мы укомплектованы тридцатью Хе-111. Новых бомб пока нет. В связи с высадкой противника на побережье Франции нас скоро перебросят на запад.

Мы получили новый самолет, который разбили в первом же ночном вылете на тыловые склады противника. Эскадрилья нанесла точный удар, но в результате ураганного огня с земли наш самолет получил такие повреждения, что я уж боялся повторения последнего вылета. Нам все же удалось довести почти неуправляемый Хейнкель домой и шваркнуть его о землю уже на краю аэродрома с такой силой, что левый двигатель загорелся. Вытирая потекшую из носа кровь, я еще раз проверил положение пожарных кранов и крикнул всем на выход. Мы поспешили выбраться, и уже оказавшись на земле, в темноте обнаружили, что с нами нет нижнего стрелка. Помогая и страхуя друг друга, мы бросились к самолету и вытащили безжизненное тело Элена. Предположили, что он мог быть убит зенитным огнем, но врач констатировал смерть, наступившую в результате внутренних повреждений, наступивших от сильного удара. Бедняга не занял безопасного положения при аварийной посадке и вдобавок был травмирован сместившейся бронеплитой.