– Всо вэрно. Волк улыбаетца, жрёт барана. И за что нас в штабэ…так нэ взлюбили!.. Кнопкодавы чёртовы. Вай-ме! Только мы и воюем…– на аварском зло выругался Магомед и тут же горько усмехнулся своим доводам. – Э-э, на войне каждый командир думает, что всэ снаряды его…Что в его окопах самое пекло…Что его позиции больше других в огне.

Но в каждом домысле, равно в шутке, – есть доля правды. Как и, окопавшиеся по флангам, впритык батальоны соседей: подполковника Соболева и майора Воронова, – его, Танкаева, личный состав ежедневно нёс потери. Прибывшее из-за Волги пополнение было не обстреляно. Взводные-ротные командиры, что сожжённые спички, сменявшие раненых и убитых предшественников, казались ему зелёными курсантами, толком не нюхавшими пороха, не знавшими, что делать в горячие, ответственные моменты боя. Ему вдруг вспомнился командир взвода лейтенант Сазонов. Рослый, раскормленный любящей мамочкой сын. Со школьной чёлкой, стриженный под полубокс, с растерянными глазами, лоб, нос и пухлые-сдобные щёки лица, обпачканные грязью и пороховой гарью, бурые, как глина, обожжённая на солдатских кострах, – выражало страх и брюзгливое недовольство.

– Товарищ комбат! Товарищ комбат…Беда-а… – по-детски канючил он. – Поспособствуйте!

– ?

– Солдаты ропщут…Слушать меня не хотят!

– ??

– Закалки, сноровки у них не хватает, товарищ комбат…

– А ты кто-о? Командир, мать твою…или торба с дэрмом?

Гдэ личный пример? Гдэ огонь в глазах? Гдэ твой командирский голос! Закалку и опыт пуст набирают в бою! Да и нэ в одной ей дэло! Вах! Штык, как мэч, Сазонов! А мэч, плечом силён. Дошло-о?

– Так точно. А войсковая выручка будет, товарищ майор? – не унимался взводный.

– Должна быть, лейтенант. Ка-ак нэт? Обязательно будет.

– А вы уверены в этом? – глаза Сазонова готовы были выскочить из орбит.

– Уверэн-мерин, Сазонов. Как будем дратца с фрицэм так и будэт! Умирай гдэ стоиш-ш! Но «ни шагу назад!» – слышал такой приказ товарища Сталина!

– Так точно!

– Совэтские войска уже нэ раз, выдэрживали сильнейшие таранные удары врага! – гремел возмущённый комбат. – Убэждён, лейтенант: выдэржем ещё…и перэйдём в решающее наступление! А тепер-р, кр-ругом, лейтенант! Мар-рш, на свои позиции. И дэржат рубэж до конца!

– Есть держать рубеж до конца.

Между тем тревожиться было о чём. Штурмовая стрелковая группа, усиленная речным десантом, была недостаточно сплочена и слажена. Да и когда этим было заняться? А её всё бросали и бросали вперёд, в одном направлении, и она углублялась в кварталы, не имея надёжных флангов. Всё это мучило и терзало комбата. Он, почём зря, срывал своё раздражение-гнев на ротных командирах, у которых в бою погибли солдаты или попали в плен. Потом жалел, на офицерских оперативках находил способы загладить свои «кавказские срывы». Да на него собственно никто зла не таил. Значили: в бою Танкаев за спины ребят не прятался, своих не бросал!

Зато его в свою очередь костерило и распекало начальство, особенно начштаба полка полковник Криулин.

– Танкаев, тебе что майорские погоны надоело носить?! Я тебя только об одном прошу, будь ты не ладен…Ты не на скачках в своём Дагестане! Держи в узде кипучую кр-ровь! Не бросайся к чёрту на рога…И не попадай всем батальоном в плен!.. Хоть по частям, бес тебя дер-ри…в три присеста…А то на ком мать-перемать, буду зло скрывать?!

…Рядом в крутом изгибе траншеи, что под прямым углом выходила вперёд, укрылись автоматчики-бронебойщики. Не видя комбата, бойко звучали напряжённые голоса.

– Я прежде думал, Семён, наше начальство ни черта не смыслит в России…

– Ой-е! Это ж как тебя понимать, Тимоха?