На разборе тактического учения командир полка Мурин отметил инициативу комбата и поощрил всех тех, кто, выполняя приказ вышестоящего начальника, действовал решительно, обдуманно и проявлял свою инициативу. Майор Сорокин в своём выступлении уделил внимание только на быстроту выполнения его приказов, не затронув вопроса инициативы нижестоящих начальников.

Возвращаясь с учения, я спросил у Сорокина о том, как он смотрит на проявление инициативы нижних чинов при выполнении приказа. Спрашивая, я сослался на высказывания Суворова о том, что каждый солдат должен действовать в бою на свой маневр. Сорокин ответил, что приказ должен выполняться чётко, без отклонения, и армия – не профсоюз, где можно по любому поводу разводить обсуждение и критику. Дан приказ – выполни, а отсебятину не выдумывай.

Своеобразны суждения Сорокина были и по ряду других вопросов, особенно по вопросу попавших в плен и в окружение. Всех попавших в плен и в окружение он без разбора считал непременно изменниками Родины и предателями. Я пытался было ему доказывать, что на войне без окружения не может быть, а также неизбежны пленные с обеих воюющих сторон. Другое дело, как попал в плен: или сдался, или был обезоружен врагом, а возможно пленение и раненых. Точно также и окружение. Попав в окружение, воинская часть с боями выходит – это героизм. А другая может разбежаться – это позор.

Но Сорокин говорил, что хрен редьки не слаще: те и другие – трусы и предатели. Видишь, что дело – дрянь, пусти себе пулю в лоб: ни плена, ни позора.

Спорить с ним я не мог. Не мог потому, что его взгляды поддерживали многие. Будешь спорить – получишь ярлык труса или даже изменника Родины. Возможно и спорили бы мы с ним, но вскоре разъехались. Развели нас военные дороги.

И вот, весной 1942 года мы вновь встретились с ним в Донбассе и вместе дошли до Волги. Война многому научила всех нас за это время, и взгляды многих изменялись, но Сорокин остался тот же. Он по-прежнему всех, попавших в окружение и, тем более, попавших в плен, считал врагами народа и изменниками. Об этом знали солдаты и офицеры его полка.

Мне кажется, на этот раз мы окончательно разошлись с ним во взглядах по ряду вопросов. Объектом сегодняшнего спора явился Петр Семенихин.

Встреча с Сорокиным у нас произошла случайно. Пробираясь по ходам сообщения и овражкам я забрел в расположение соседнего полка, а вскоре встретил и его командира подполковника Сорокина.

Незадолго до этой встречи лейтенант Файзулин рассказал мне очень интересный случай. Прикрывая отступление, его взвод оказался в глубоком тылу немцев и вынужден был пробираться окольными дорогами. И вот, в одном хуторе близ Дона, встретил до десятка солдат сорокинского полка. Солдаты без возражения встали под командование Файзулина. А когда вышли из окружения, ни один из них не покинул взвода, говоря, что их в полку обязательно пошлют в штрафной батальон. Тогда как солдаты других полков стремились в любом случае попасть в свою роту и в свой взвод.

Знал об этом Сорокин или нет – мне неизвестно. Но при встрече он тут же резким осуждающим тоном спросил:

– Говорят, что вы трусов и паникеров в герои возводите?

– Не пойму, о чём речь, товарищ подполковник, – официально ответил я.

– Не прикидывайся дурачком, – как всегда тоном, не терпящим возражения, ответил Сорокин и, изучающе осмотрев меня своим недоверчивым взглядом, продолжал: – Что это за Семенихин у вас объявился? Говорят, десять дней где-то болтался по тылам врага, и вы его с распростёртыми объятиями приняли.

– Ах, вон о чём вы, – рассмеялся я, – верно, почти все вышли у нас из окружения. В том числе и Семенихин. И надо сказать, для Семенихина – большой урок. Он многое понял. И, самое главное то, что научился врага ненавидеть.