Как-то, уже после войны, Сталин на вопрос создателей фильма «Иоанн Грозный» о том, можно ли показывать царя жестоким, ответил: «Показывать, что он был жёстким (заметьте – жёстким, а не жестоким. – Авт.), можно. Но необходимо показать, почему нужно было быть жёстким. Одна из ошибок Иоанна Грозного состояла в том, что он не уничтожил пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять крупных семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени».

Быть может, если бы Павлов был своевременно разоблачён и уничтожен, не смог бы враг дойти до стен Москвы и Ленинграда, не падали бы бомбы на столицу и не гибли бы в блокаде ленинградцы, то есть не было бы многих трагических событий войны, подобных трагическим событиям Смутного времени.

Павлов подарил Гитлеру брешь в обороне Красной армии в первый же день войны в 104 километра, а через несколько дней уже размером в Западный фронт. И хотя сделал он во имя врага немало, мужество красноармейцев и командиров, героическое сопротивление частей и соединений, стойкость командующих, руководивших войсками, когда в первые, самые важные дни из штаба фронта не поступало никаких вразумительных приказов, не дали развернуться трагедии во всю ширь. Своевременное решение Сталина о назначении командующим Западным фронтом генерала Ерёменко, фактически спасшего положение и остановившего врага, во многом решило дело. Получив приказ принять фронт, Ерёменко, командовавший 1-й Краснознамённой Дальневосточной армией, срочно выехал поездом до Новосибирска, где его ждал посланный Сталиным самолёт. И сразу на фронт!

Тем не менее силы врага были несметны, и враг дошёл до стен Москвы.

Какой бы ни была вера Сталина в русский народ, тревога за Москву его не покидала, и он, не показывая на людях этой тревоги, проводил бессонные ночи над развёрнутой картой России, и, как точно подметил Александр Вертинский…

Дни конца ноября сорок первого были едва ли не самыми тяжёлыми в ходе Великой Московской битвы. Пройдут годы, и бывший начальник отдела печати германского министерства иностранных дел Пауль Шмидт напишет в книге «Предприятие Барбаросса», изданной в 1963 году:

«В Горках, Катюшках и Красной Поляне… почти в 16 километрах от Москвы вели ожесточённые бои солдаты 2-й венской танковой дивизии… Через стереотрубу с крыши крестьянского дома… майор Бук мог наблюдать жизнь на улицах Москвы. В непосредственной близости лежало всё. Но захватить его было невозможно…»

Невозможно было захватить, несмотря на то, что гитлеровцы имели двойное превосходство в живой силе, полуторное – в танках, двух с половиной кратное – в артиллерии.

Наступала заключительная фаза оборонительного этапа Битвы за Москву. В те дни Сталин был особенно скуп на резервы, ибо помнил прописную истину, озвученную Кутузовым, чей портрет с первых дней войны висел в его кабинете, о том, что полководец, не израсходовавший свой резерв, ещё не побеждён. Сталин, как никто другой, изучал ход и исход великих походов и сражений прошлого. Знал он и истинную причину, по которой генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов вынужден был после Бородинского сражения принять решение на отход, а затем и на оставление Москвы. Это случилось потому, что он был лишён резервов – стратегических, из-за их несвоевременной подготовки и опоздания к Битве за Москву, и оперативно-тактических, из-за предательского вмешательства остзейского ловца «счастья и чинов» барона Беннигсена в его замысел накануне сражения.

Вот и объяснение, почему Сталин во время оборонительного этапа Битвы за Москву столь ревностно оберегал все резервы до единого, оберегал так, что порою, как свидетельствуют документы, распоряжался не только дивизиями и полками, но даже батальонами и ротами. Вот объяснение, почему он подтягивал эти резервы к Москве в обстановке строжайшей секретности. Об их количестве, сроках прибытия и районах сосредоточения знали только особо доверенные сотрудники Ставки. О них, как уже говорилось, не знали даже командующие фронтами, а потому не мог Сталин звонить Жукову и задавать ему вопрос «как коммунист коммунисту»: удастся ли удержать Москву? Такой вопрос мог задать скорее сам Жуков, поскольку только Сталин, владея всей обстановкой на всех фронтах, знал на него ответ. О том пресловутом разговоре, когда Сталин, якобы задавал такой вопрос Жукову, никто, кроме самого Жукова, не слышал. Он рассказал о нём в своей насквозь лживой книге уже через много лет после смерти Сталина, книге, которую правильно было бы назвать не «Воспоминания и размышления», а «Вывирания и измышления».