. Помимо юношеских романтических стихов и двух анонимных передовиц в «Брдзоле», впоследствии приписанных Сталину, «Кредо» было одной из первых его публикаций (оно так и не было найдено историками партии, впоследствии разыскивавшими произведения Сталина). За этим mea culpa последовала обширная статья на грузинском языке – которая, по сути, и заложила основы его репутации мыслителя, – написанная в сентябре-октябре 1904 года и озаглавленная «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?». Джугашвили нападал на незадолго до того основанную партию социал-федералистов, требовавших в своем периодическом издании, выходившем в Париже, грузинской автономии как в Российской империи, так и в социалистическом движении. Джугашвили решительно отвергал идею об отдельных «национальных» левых партиях и саркастически отзывался о грузинском национализме [363]. В апреле 1905 года в брошюре, адресованной батумскому пролетариату, отмечалось:

Не Грузия, а Россия. Эпизод с «Кредо» стал поворотным пунктом.

В то же время в Чиатуре, занимаясь организацией массовых прямых действий, Джугашвили был в своей радикальной стихии – он участвовал в превращении едва ли не каждой шахты в поле боя между фракциями Социал-демократической партии, вызывая верных себе людей из тех мест, где ранее протекала его подпольная деятельность – особенно из Батума. Некоторые свидетели поражались теснейшей сплоченности его клики. Тем не менее рабочие Чиатуры избрали своим вождем не Джугашвили, а высокого, худощавого, харизматичного молодого грузина Ноя Рамишвили (г. р. 1881). Шахтеры отдали ему предпочтение в том числе и потому, что он подчеркивал, как высоко ценит «меньшевистская» фракция кавказских социал-демократов рядовых рабочих, вступивших в партию [365]. Джугашвили, хранивший верность большевистской фракции кавказских социал-демократов, обвинял своих соперников в пресмыкательстве перед рабочими [366]. Из Чиатуры он посылал проживавшему в европейском изгнании вождю большевистской фракции Владимиру Ленину сообщения о борьбе не на жизнь, а на смерть – но не с царским режимом, а с меньшевизмом [367].

Раскол на большевистскую и меньшевистскую фракции произошел двумя годами ранее, в июле 1903 года, на II съезде Российской социал-демократической рабочей партии в Лондоне (первом с момента проведения учредительного съезда в Минске в 1898 году, на котором присутствовало девять человек). В Лондоне, вне сферы досягаемости царской полиции, делегаты приняли устав и программу партии («Предпосылкой социальной революции является диктатура пролетариата»), но две яркие фигуры, Ленин и Мартов, не сошлись во взглядах относительно структуры партии. Конфликт начался с того, что Ленин предложил сократить редколлегию газеты «Искра» с шести до трех человек (Плеханов, Ленин, Мартов), что было разумным предложением, которое тем не менее вызвало возмущение среди делегатов (в протоколе собрания зафиксированы «угрожающие выкрики» и восклицания «позор!»). Однако источники разногласий лежали глубже. Все российские социал-демократы считали капитализм злом, с которым следует бороться, но марксизм утверждал, что история последовательно проходит ряд этапов, и большинство русских марксистов вслед за своим старейшим вождем Плехановым придерживались идеи о том, что социалистическая революция может восторжествовать лишь после того, как состоится «буржуазная революция» и капиталистическое развитие России ускорится. Согласно этой точке зрения русские рабочие должны были помочь слабой российской буржуазии в установлении конституционного строя с тем, чтобы спустя десятилетия рабочие могли одолеть капитализм и прийти к социализму. Но что, если бы рабочие оказались не способны к этой роли? Мартов ухватил суть, написав, что «примирение революционно-демократических задач с социалистическими» – то есть буржуазной революции и социалистической революции – «это проблема, которую судьба русского общества поставила перед русской социал-демократией»