Когда товарищу Сталину принесли досье на нового посла, он сразу решил познакомиться с тезкой (Иосиф, Джозеф – одно имя), произвести впечатление. И произвел – тот остолбенел, когда сразу после вручения верительных грамот Калинину меня увидел. Сам об этом написал в своем дневнике....»

Сталин достал из укромного места переводы дневниковых записей посла и зачитал вслух:

"…я просто остолбенел – в глубине комнаты открылась дверь и вошёл Сталин, с ним никого не было. Мне и в голову не могло прийти такое… Ни один дипломат не встречался с ним так, будь то в официальной или неофициальной обстановке. Фактически, он избегает встреч. Любая его встреча с иностранцем становится почти историческим событием.

Так вот, когда он вошёл, я, конечно, поднялся навстречу. Он тепло приветствовал меня, улыбаясь, держался очень просто, но одновременно величественно. Он производит впечатление человека сильного, собранного и мудрого. В карих глазах – тепло и доброта. Ребёнку бы понравилось сидеть у него на коленях, а собаке ласкаться у ног…"

«Ведь не для меня написал – для себя. Такого подхалимажа я и своим не позволяю – что про дитя на коленях, что про пса под ними. Подобное только для себя напишешь – от чистого сердца.

Впрочем, он мог догадываться, что не только для себя или для истории пишет. Ведь про наших "радиолюбителей" они знали отлично: всем гостям посольства тамошние сотрудники выдавали открытки с предупреждением: мол каждая комната и сад прослушиваются советскими секретными службами. Еще бы не знать: соответствующие устройства постоянно обнаруживались посольскими в самых разных местах – в каминах, вентиляционных отверстиях, во внутренних перегородках. Но всего не найдешь, поэтому создавали американцы помехи нашим микрофонам, постукивали ложкой по металлу и стеклу во время секретных разговоров. Стукачи американские, смешные люди…

А в тридцать седьмом поймали нашего чекиста с поличным. Чекиста-педераста… Во всех смыслах слова педераста. Обнаружили посольские нишу для размещения микрофона, а вокруг – окурки. Характерные такие, со следами губной помады. Вспомнили сразу, кто из советской обслуги^>113 губы красит – и вычислили. А потом задержали на чердаке возле той самой ниши, но – по-тихому. Обошлись без официальных протестов – Дэвис запретил. Мол, помешает скандал выполнению его главной задачи: "сгладить те противоречия, которые возникли в советско-американских отношениях во время пребывания на посту посла его предшественника".

Но кроме прослушки была и приглядка. Вся обслуга – советская, по большей части – чекистская, а не каждый чекист – извращенец….»

Сталин вспомнил резиновый член, изъятый у Ягоды, слова про мужеложство в приговоре Ежова ("действуя в антисоветских и корыстных целях совершал акты…"), улыбнулся и добавил:

«Есть конечно и такие. Но мы с ними ведем постоянную и непримиримую борьбу.

А Дэвис – молодец. Редкий экземпляр капиталиста. На свои деньги посольство обустраивал, холодильники-морозильники всякие закупал, на своей яхте в Россию все привозил – и оборудование, и продукты. Причем, не только свою семью –посольских кормил.»

Сталин вспомнил, как ему доложили о вывозе какого-то секретного груза из американского посольства. Потом оказалось, что груз этот – скисшие сливки, почти полтонны. Слишком много оборудования посол установил, провода не справлялись с нагрузкой: электричество постоянно отключалось – бывало и на несколько дней, сливки этого не любят.

Вспоминать о Дэвисе было настолько приятно, что Сталин захотел продлить удовольствие: стал неспешно перелистовать листочки из "дэвисовской" стопки, обращая внимание на подчеркнутые цветным карандашом места: