Отец боялся.
Чего?!
Вопросы кружились, превращаясь в беспрерывную, ровную полосу, он шел по лесу, не разбирая дороги, механически переставляя ноги, мимодумно огибая препятствия, позабыв о своих страхах, позабыв про ягоды, снова и снова задаваясь вопросами, отыскивая ответы, признак ответов, их запах, тень. Вдруг впереди, за соснами, чуть выше, левее, мелькнуло что-то, затаилось, опять. Он встал, вгляделся – маленькие, в три четверти его роста, люди, четверо или пятеро, замерев, смотрели на него. «Дети? Откуда? Здесь?..» Он шагнул, дети шарахнулись, он прибавил шагу, остановился, попятился, спустился, понизу, обогнув каменистую горку, вышел с другой стороны – все одного роста взрослые мужчины, которых видел он ясно, шестеро взрослых, одетых в истлевшее, рваное, черное, низкорослых мужчин, замерев на мгновение, рассыпались, оставив его одного.
– Стойте! – крикнул он в пустоту, – стойте!..
Лес откликнулся эхом.
Затих.
«Кто это, кто здесь?» Николай зашагал назад, страх обнял его, толкнул. «Господи! – он уже бежал в сторону стариковской избы, машинально повторяя, – кто это, кто они, кто-о?! – оглядываясь, думая одновременно: сколько же во мне страху, откуда, откуда столько, зачем?!»
Изба не появлялась, лес, всюду лес, кажется знакомым, но не знаком, одинаков, всюду одинаков, будь он проклят, этот лес, будь он проклят!!!
Николай остановился, огляделся, на лбу, на руках, голове выступила испарина, он ощутил собственный запах, на который из глубины леса тянулись теперь сонмы комаров. Он сломал ветку орешника, взмахнул раз, другой, комары качнулись на короткой воздушной волне, еще, взвыли тысячи крыльев.
Атака.
Он задергался, шлепая себя со всех сторон, размазывая кровь, пытаясь думать. «Я шел, шел снизу вверх, меж холмами, или горами, нет, нет, это не горы, не горы, больно низки, холмы, даже и не холмы, а так, холмики, горки, заросшие лесом, с выступающими то тут, то там, мшистыми валунами. А обратно, как обратно-то, как бежал, так же ли, как шел, или по-другому, как придется, как-нибудь? Как, как?!» Он все оглядывался, взмахивая веткой, понимая, что заблудился, что не выйдет, что через час – другой станет смеркаться, лес почернеет, зевнет и проглотит его, как проглотил он народ по имени Сталь.
2
– Ау-у-ууу!!! – Николай крикнул так громко, что на глазах у него выступили слезы, – ау-у-ууу, ау-у-у-ууу!!!
«Господи, господи, – неслось в голове, – не выйти, не выбраться, рядом, вроде рядом, а никак!»
– Ау-у-у-ууу! – продолжал он, теряя надежду, переступая, кружа, – ау-у-ууу, ау-у-уууу.
«Боялся, неспроста боялся, – думал Николай, – и там, дома, боялся, и здесь, и ни в первый день, ни в другой в лес не ходил, не хотел, да вот забыл, пошел, дурак, пошел, что теперь?!»
– Ау-у-у!!!
Тишина. «О, господи, господи!»
– Где тебя черт?!. – старик звонко хлопнул его по затылку, как хлопнул бы своего непутевого внука, – растяпа, еще!
– Ты?!
– Тоже мне, городской, умный, а туда же, в лес!
– Заблудился.
– Растяпа!
– Прости меня.
– Куда полез-то?! Зачем, за каким чертом?!
– Сам не знаю.
– Дура! Пропадешь ведь, дубина! Не знашь, так куда лезешь?!
– Гулял.
Старик выругался крепко, зло.
– Я видел…
– Что?
Они шли уже обратно к избе.
– Видел!
– Кого?
– Людей! Маленьких!
Николай принялся рассказывать, захлебываясь, входя в детали, старик слушал, поджав губы, косо взглядывая на Николая.
– Кто они, кто?! – старик многозначительно молчал, под ногами при каждом шаге трещали мелкие сухие сучья, ковром устилавшие лес. – Может быть, они знают?
– Кто?
– Не знаю, кто они, но я видел их, видел, как тебя!
– Не ори.
– Может быть, они знают? – продолжал Николай, – может знают, скажут?