Так что, когда, переобнимавшись, отцы и сын оказались под крышей гостеприимного жилища, Лис с чистой совестью сдал вахту дедам, а сам рухнул на толстый ковёр у камина. Густой ворс и жаркое пламя быстро разморили уставшее тело, и он даже не услышал того, как двое мужчин заскрипели ступенями, гуськом поднимаясь на второй этаж – дети уснули в комнатах старого дома, почему-то не желая находиться в детском крыле.

Разбудил его предательски яркий луч Авроры. Поза эмбриона с накрывшим голову хвостом никак не помогала – свет, преломившись в тысячах призмах уже по-зимнему густой шерсти, всё-таки пробил преграду. Тут же в нос ударило множество запахов, точнее, нос-то их чуял всегда, но сознание, ушедшее в приятное небытие, распознало их только-только.

Запахи за несколько секунд сказали Лису практически всё о том, что происходило в доме: мама и вторая мама уже заварили чай, извлекли из бумажных пакетов, привезённых мужьями, свежий, только с пылу с жару, хлеб, пахло творогом и сыром, особый аромат сливочного масла дразнил воображение, заставив вмиг сглотнуть слюну. Немного рассеянный, но ещё достаточно устойчивый запах нежного детского мыла говорил о том, что братика с сестричкой уже успели искупать, а свежесть альпийских лугов и свободного ветра подсказали о присутствие ещё одного гостя, точнее гостьи.

– Я знаю, что ты не спишь! – Лесавесима уже приподняла папаню в положение сидя и трясла за плечи.

– Не правда! – протестовал, не открывая глаз, Элан пока голова болталась из стороны в сторону. – Я сплю.

– А кто тогда говорит?

– Автопилот…

Дружная семья уже расселась за столом, зазвенели чашки-ложки, когда по ступеням царственно спустилась Афалия, держа обоих детей на руках. Выглядела она неплохо, хотя бессонная ночь всё же сказалась, и даже улыбка своему отцу выдавала усталость.

Все, забыв про еду, вскакивали с мест, и Кален с Инией тут же, что называется, пошли по рукам. Хоть и были бабушки с дедушками куда опытней Элана и Афалии в таких делах, но кицунэ всё время краешком глаза контролировали ситуацию – беспокойство за хрупкие жизни было сильно, особенно у матери. Странно, но когда огромная серая молния бралась катать своих братика и сестричку, их тревога улетучивалась, ведь открытое сознание сирины позволяло словно жить в чужом теле, чувствовать каждое выверенное до миллиметра движение. Вроде и подлетает, весело хохоча, к самому потолку Кален, но, за миг до убийственного удара о деревянный пол, Лесавесима с безупречной точностью и мягкостью выхватывает тело из объятий воздуха. Ещё миг, и снова вверх, точно вровень с погашенными лампочками люстры, и опять стремительное пике в объятия старшей сестрички-драконихи.

– Что-то о нашей первой команде ни слуху, ни духу, – заметил Элан, когда первые порывы, вызванные появлением в зале мамы и детей, пошли на спад. – Уже почти два месяца, как «Хоукинс» должен был вернуться.

Кицунэ, не очень обращая внимание на остывающий чай и лежащую в плетёной корзинке сдобу, уставился в кристально чистые после обильных дождей небеса. Он уже пару недель не находил себе места, часто сидел на крыльце, даже по ночам, всматриваясь в черноту космоса, словно его острый взгляд мог разглядеть в бескрайней пустоте новую звёздочку, вестника окончания многотрудного путешествия его воспитанников.

Вот и сейчас, задумчивый взгляд уплыл к горизонту, туда, где пожарище восхода скрыло от глаз россыпь огоньков далёких светил. Но уйти в меланхолию не дала супруга.

– А ну, не киснуть, солдат, – полотенце, свёрнутое в тугой комок, ударило точно в лоб, заставив встрепенуться. – Ты уже который день как чумной ходишь!