Ставка упорно закрывает глаза на то, что сброшенные как бы с боевых счетов красные вновь обозначились и не только затормозили наше продвижение, но уже сами начали нас кое-где толкать.

Плана действий у ставки нет; летели к Волге, ждали занятия Казани, Самары и Царицына, а о том, что надо будет делать на случай иных перспектив, не думали. Не хотят думать и сейчас; и сейчас нет подробно разработанного, систематически проводимого, надежно гарантированного от случайностей плана текущей операции. Не было красных – гнались за ними; появились красные – начинаем отмахиваться от них, как от докучливой мухи, совсем так же, как отмахивались от немцев в 1914–1917 гг.

Такая стратегия всегда вела к неуспеху и катастрофе; теперь же она сугубо опасна, ибо фронт страшно, непомерно растянут, войска выдохлись, резервов нет, а войска и их начальники тактически очень плохо подготовлены, умеют только драться и преследовать, к маневрированию не способны и по этой части совсем безграмотны; кроме того, жестокие условия гражданской войны делают войска чувствительными к обходам и к окружению, ибо за этим стоят муки и позорная смерть.

Красные по военной части тоже безграмотны; их планы очень наивны и сразу видны; при мало-мальски грамотных начальниках и обученных маневрированию войсках всякую операцию красных можно обратить в их разгром. Но у них есть планы, а у нас таковых нет, и в этом их преимущество.

Был у военного министра генерала Степанова; знаю его по артиллерийскому училищу, порядочный человек, старательный, но бесцветный работник, знакомство с адмиралом в Японии выдвинуло его на тяжелый пост военного министра.

Сейчас под него подкапывается ставка, сваливая на него все недостатки по снабжению армии. Вообще отношения между ставкой и военным министерством самые враждебные; обе стороны зорко шпионят одна за другой и искренно торжествуют и радуются, если противник делает промахи и ошибки; оказывается, что в общем моральном разложении можно было докатиться и до такой гадости.

Вот к чему приводит борьба за власть, за первенство. Честолюбие, корыстолюбие, женолюбие слепят многих и заставляют забывать главное – спасение родины. В угаре этой борьбы в средствах не стесняются, а поэтому сплетня, провокация, ругань, возведение самых гнусных обвинений и распространение самых подлых слухов в полном ходу. <...>

По приказанию адмирала делал доклад Совету Министров о положении дел на Дальнем Востоке; предупредил членов совета, что докладываю разрозненные наблюдения обывателя; изложил свой взгляд на атаманщину и на ее гибельное значение для Омска и для всего дела восстановления разрушенной государственности. Указал на известные мне ошибки представителей дальневосточной власти, которые сделали слишком много для того, чтобы подорвать в корне нравственный престиж и реальный авторитет восстанавливаемой государственности, сделать ее одиозной в глазах местного населения и бросить его в объятия большевиков. Рассказал про порядки заготовки снабжения, про развал транспорта и пр.

Обвеянный старым чувством уважения к «Совету Министров», т. е. к ареопагу государственной мудрости и опыта, я вначале чувствовал себя очень смущенно, как будто бы на экзамене, и не успел даже рассмотреть как следует своих слушателей.

Полученные от армии сведения о состоянии снабжения дают самую отчаянную картину; самое скверное в том, что нет надежды на скорое улучшение, ибо все заказы с большими опозданиями размещены на востоке, срочность исполнения не обеспечена, а транзитный транспорт сократился почти вдвое, так как восстание в Енисейской губернии остановило ночное движение на всем Красноярском участке, и Иркутский узел все более и более забивается не пропускаемыми на запад поездами.