По этажу прокатился негромкий, но сразу привлекающий всеобщее внимание перезвон колокольчиков. Практически сразу же из туалета выскочил чертыхающийся Витька, на бегу вытирая наполовину выбритое лицо полотенцем.

– Никогда не успевает, – прокомментировал стажеркам Лешка.

– Почему?

– Спит до последнего, а потом бреется уже здесь, перед самой сменой. Результат, как вы сами видите, непосредственно на лице. Кстати, девочки, у вас же появилась отличная возможность.

– Посмотреть на небритого Виктора Андреевича?

– Посмотреть на работу небритого Виктора Андреевича! Звонок слышали? Это сигнал часовой готовности.

– Ух ты! Прямо сразу же! – восхищенная галдящая стайка упорхнула вслед за Витькой.

Спустя пару минут в раскрытую настежь дверь кабинета заглянула Дженни.

– Где? – не утруждая себя ненужными уточнениями, с ходу поинтересовалось руководство.

– У Измайлова часовая готовность. Детей отправили на охоту поглядеть.

– Это хорошо, – одобрила Дженни. – Курить пойдем?

Курили мы чуть в стороне от главного входа. Лешка, как обычно, захватил с собой пакет с печеньем – местные белки, чувствовавшие себя на окраине города весьма вольготно, прибегали сразу же, как только видели сидящего на скамейке человека. Мы все гадали, когда обнаглевшие животные начнут стучаться в окна.

– Что думаете? – Дженни откинулась на спинку скамейки, подставляя лицо теплому осеннему солнцу.

– Думаю, все останутся, – подумав, ответил я.

– Рано, рано еще говорить, – лениво возразил Лешка, пока осторожная белка тырила из его протянутой ладони кусочки печенья. – Два дня только прошло. Я бы сказал, что рассчитывать мы можем на двух или трех. Но вот надолго ли?

Через стеклянные двери главного входа было видно, как в вестибюль спустилась Оленька. Оглядевшись и заметив нас, девушка, чуть поколебавшись, вышла на улицу.

– Я не помешаю? – чуть смутившись, спросила она.

– Конечно нет, садись! – немедленно отреагировал мачо-колобок. Променянная на стажерку и оскорбленная в лучших чувствах белка, громко вереща, ускакала на соседнюю сосну.

– А о чем вы говорите?

– О вас, – невозмутимо ответила Дженни. – Прикидываем, сколько стажеров останется после испытательного срока.

– Мы будем стараться, мы не подведем. – Возмущенная горячность девушки была понятной. Попасть в Центр было не просто, все кандидаты проходили серьезный отбор. И, разумеется, все они мечтали работать у нас, хоть где-нибудь.

Просто Оля еще не понимала.

– Не в том дело. – Дженни потянулась, распрямила спину и вдруг как-то очень серьезно посмотрела на девушку. – Никто и не сомневается, что каждая из вас сдаст необходимые зачеты и нормативы.

– А в чем же тогда это самое «дело»?

– У нас на самом деле – тяжелая, выматывающая и непопулярная работа. Нужная, важная, но почти незаметная. Это сейчас стажеру кажется, что отдел и должность не играют никакой роли, ведь он же работает в Космосе. Но уже через пару лет человек осознает, что о нас не упоминают в новостях, мы не совершаем научных прорывов или героических подвигов. Он понимает, что про него не снимут фильм, не напишут песню, не позовут провести школьный урок… да даже простеньких стихов в стенгазете к 12 апреля не будет. Его ждет лишь маленький мирок, о котором слышали только специалисты и коллеги. И он начинает искать новую должность, отдел, в котором будет место его амбициям. Свершениям, благодарственным грамотам, премиям, переходящим вымпелам, медалям и фотографиям крупным планом на доске почета.

– И тогда все уходят? – негромко спросила Оленька.

– Конечно не все, – возразил я.

– Уходят только эти, как их? Коммуникабельные, активные, целеустремленные, исполнительные, быстрообучаемые, стрессоустойчивые и желающие работать в команде. – Лешка попытался выдержать серьезный тон, но под конец захрюкал, пытаясь скрыть смех. – А остаются одни раздолбаи вроде нас. Те, у кого в жизни есть не только трудовые подвиги в передовицах и показной героизм.