Сколько же тебе лет?

Не знаю.

Ты помогала строителям?

Я построила всё сама.

Ну, уж это ты врешь.

Я никогда не лгу.

Что случилось с коренными жителями этой планеты?

Они выросли. Стали из примитивных цивилизованными, начали высмеивать обычаи предков, как невежество и суеверие, завели собственные обычаи. Стали изготавливать вещи из железа и бронзы и меньше чем за сто лет нарушили природное равновесие, которое не только сохраняло им жизнь, но и придавало ей смысл. Подорвали свою жизненную силу, иными словами. Поняв, что натворили, они пришли в ужас, но ничего уже не смогли исправить.

И погибли?

Ты же видел их деревни.

Да, видел. И читал отчет прогрессистов о пещерах, куда они отправились умирать вместе со своими детьми. А как же эта деревня? Они могли бы спасти ее, вовремя повалив свое дерево.

Ты так ничего и не понял. Чтобы получить что-то, надо дать что-то взамен. Одни нарушили этот закон раньше, другие позже, но от расплаты никто не ушел.

М-да, понять трудновато.

Ты всё поймешь завтра.

Прошлой ночью ты пыталась убить меня. Почему?

Я не пыталась, ты всё делал сам. Я хотела убить тебя сегодня.

Той веткой?

Той веткой.

Но как?

Не важно. Главное, что не убила. Не смогла.

Куда же ты пойдешь завтра?

Что тебе за дело, куда я пойду.

Мне есть дело.

Уж не влюбился ли ты в меня?

Очень может быть.

Нет… не может.

Потому что я не верю в твою реальность?

А ты ведь не веришь, правда?

Не знаю даже. То верю, то нет.

Я такая же настоящая, как и ты, только на свой лад.

Он решительно потрогал ее щеку, мягкую и холодную. Холодную, как лунный свет, мягкую, как цветок. Она заколебалась, превращаясь в светотень, в цветы, в листья, и голос ее стал таким слабым, что Стронг едва разобрал слова.

Напрасно ты это сделал. Надо было поверить в меня, а ты всё испортил. Последнюю свою ночь мы проведем врозь.

Значит, ты все же не настоящая, – сказал он. – И никогда не была настоящей.

Нет ответа.

Ты просто игра моего воображения. Но как же тогда ты могла сказать мне то, чего я не знал?

Нет ответа.

По-твоему, то, что я делаю – преступление, но это не так. Когда дерево представляет угрозу для общины, его убирают.

Нет ответа.

Тем не менее я всё бы отдал, чтобы не делать этого.

Молчание.

Всё на свете бы отдал…

Тихо, и никого рядом. Стронг, полуживой от усталости, залез в палатку, втянул туда же обогреватель, забрался в спальник, охватил онемевшими руками лишенные чувствительности колени, продолжая бормотать:

– Всё на свете.

Его разбудило солнце, светящее сквозь стенку палатки.

Алые птицы больше не встречали рассвет своим пением. Дерево молчало, пустое и мертвое, только на одной обрубленной ветви еще сохранилось немного цветов и листьев. Он старался на них не смотреть.

Утро было прекрасное. С великого пшеничного моря поднимался туман, перистые облачка в небе напоминали свежевыстиранное белье. Стронг посмотрел вниз: Райт смазывал лебедку, Зухр распиливал последний пятидесятифутовик, Синего Неба в поле зрения не было.

– Что ж раньше не разбудил, мистер Райт?

Тот поднял глаза.

– Думал, тебе не повредит придавить еще малость.

– Правильно думал. А индеец наш где?

– Бизоны снова его настигли. Он топит их в баре.

На площадь въехал двухколесный гиромобиль, из него вылез толстяк с корзинкой: мэр привез завтрак. Они со Стронгом помахали друг другу.

Наспех проглотив яичницу с ветчиной и кофе, Стронг свернул палатку и отправил ее вниз на лифте вместе с обогревателем и спальником. Первый сегодняшний кругляк обещал быть значительно ниже ста футов, поскольку обрубок ветки торчал на трехсотфутовой высоте. Выполнив срез идеально, Стронг съехал на люльке вниз. Высота следующего должна быть не меньше ста двадцати, чтобы напоследок осталось двести.