– Подозревают в том, что я даже вслух произнести не решусь.

– Олег Николаевич, если вы здесь, то для этого имеются веские основания. Найдено тело, известен способ убийства и мотив. Тут отпираться бессмысленно, можно лишь настаивать на снисхождении, учитывая все смягчающие обстоятельства.

Тут я не смог сдержаться:

– Обстоятельства? Мотив? Да какой, чёрт возьми, у меня мог быть мотив?! Я же дышать на неё не смел! Мы с нею прожили столько лет душа в душу, повода для ревности друг другу не давали! И она меня любила – поехала за мной в дремучую глушь, наплевав на свою карьеру. Как-то раз Лиза заболела, так я сам едва не погиб, когда шёл за помощью. Детей мы не нажили – но так уж сложилась судьба. Но мне и в страшном сне не приснилось бы лишить её жизни собственной рукой!

– Успокойтесь, пожалуйста! Я вам всё объясню, но только в присутствии вашего лечащего врача. Ничего не могу поделать – таковы условия соглашения. Вас отпустят под его ответственность: уже есть предварительная договорённость, просто осталось уладить кое-какие формальности и дождаться ответа на ходатайство об изменении территориальной подсудности дела. Если, конечно, вы не станете возражать. Простите, что начал действовать через вашу голову, не испросив согласия, но я стараюсь в ваших же интересах – чтобы хоть как-то упростить и облегчить вам жизнь.

– Да какую жизнь?! Жизнь моя всё равно кончена. Что вы теперь сможете в ней упростить или облегчить?

– Поверьте, вы заблуждаетесь! На самом деле, я вам очень сочувствую, больше скажу – симпатизирую. К тому же, я обещал вашему другу, что не дам вам пропасть. Он чувствует свою вину перед вами: ведь именно он, в каком-то смысле, определил вас сюда. Поэтому просто доверьтесь мне и не мешайте.

Без пяти минут умственный калека, я продолжал держаться за мои принципы, подобно тому, как старый самурай держится за свой фамильный меч, – до последнего вздоха, до последней секунды боя.

Я с детства не верил ни Бога, ни в чёрта, ни в Кришну. Только в те нелёгкие дни я ненадолго поддался слабости и в глубине души позавидовал тем, кто имеет хоть какую-то веру: сам я не мог не то что попросить Бога о помощи или утешении, а даже обратиться к нему с упрёком: «За что Ты так обошёлся со мной, Авва, Отче?..» Но я не желал тешиться самообманом; таков был мой выбор атеиста.

Полозов сдержал своё обещание и лично доставил меня из изолятора в клинику. Он нашёл нужную лазейку в УПК, и поданное им ходатайство о передаче дела в петербургский суд было рассмотрено и удовлетворено чуть ли не в тот же день: в конце концов, речь шла не о том, кто, как и зачем совершил преступление, а лишь о том, был ли преступник вменяем, отдавал ли он себе отчёт в своих поступках. Немногих свидетелей защиты согласились допросить по видеоконференцсвязи, а главным и единственным свидетелем обвинения оказался в итоге я сам.

Малик не ошибся в выборе: Евгений Андреевич не зря пользовался репутацией деятельного и толкового юриста. Он безупречно выполнил свою работу, отбросив все личные проблемы. Но дальше случилось неожиданное: завершив последние неотложные хлопоты, адвокат вдруг сам попросился в стационар, и его оформили в соседнюю с моей палату. «Прямо поветрие какое-то, – подумал я тогда. – Надо бы у сестры маску на лицо попросить, чтобы не разносить заразу».

Главврач заглянул ко мне на утреннем обходе:

– Привет арестантам! Как твоё самочувствие?

– Как в угаре. Сам посуди: ещё недавно я был простым обывателем, вчерашний день провёл за решёткой, а теперь вот лежу в дурдоме. А завтра я кто – юродивый на паперти?