Смерть Джимми причинила Сурмелине боль, намного превосходившую все чувства, которые она испытывала к нему при жизни. По десять часов в течение двух дней она голосила, стоя перед пустым гробом. В лучших деревенских традициях Сурмелина исторгала душераздирающие плачи, горюя о смерти своего мужа и коря его за столь ранний уход. Покончив с Зизмо, она набрасывалась на Господа, обвиняя Его в том, что Он так рано забрал его и оставил сиротой их новорожденную дочь.

– Ты во всем виноват! Ты! – кричала она. – Зачем ты умер? Зачем оставил меня вдовой? Теперь твоя дочь окажется на панели! – Время от времени она воздевала вверх младенца, чтобы Господь и Зизмо видели, что они наделали. При виде Лининых страданий иммигранты старшего поколения вспоминали свое детство в Греции и похороны своих родителей, и все сходились во мнении, что такое выражение горя несомненно обеспечит Джимми Зизмо вечный покой.

Его похороны, как предписывают церковные законы, состоялись в будний день. Отец Стилианопулос прибыл в дом в десять утра в высокой камилавке и с большим наперсным крестом. После молитвы Сурмелина поднесла ему горящую свечу, задула ее, и, когда дым рассеялся, отец Стилианопулос разломил ее надвое. Потом все вышли на улицу и направились к кладбищу. Левти для такого дела нанял лимузин, усадил в него свою жену и кузину и сел рядом с ними. Он помахал рукой человеку, который должен был остаться и не дать духу Зизмо вернуться в дом. Этим человеком был будущий хиропрактик Питер Татакис. По традиции, дядя Пит охранял вход в дом более двух часов, пока длилась служба в церкви.