Я с хлопком закрыла ежегодный альбом, одновременно прогоняя образ Айзека из мыслей, которые могут привести к панической атаке десятого уровня.

– На него приятно смотреть, – сказала Джоселин, – но серийный соблазнитель учениц колледжа даже не взглянет на нас, детишек.

– Детишек? – спросила я. – Он же нашего возраста.

Они все покачали головами.

– Нет?

– Нет. Его мама умерла, когда ему было восемь, – сказала Энджи. – Он перестал говорить месяцев на шесть или типа того, и ему пришлось оставаться на второй год.

Я нахмурилась.

– Он перестал говорить на целых полгода?

Энджи кивнула.

– Может, и дольше. Он был с нами в третьем классе начальной школы. Прежде чем его забрали. Было странно видеть маленького мальчика… лет восьми? Не произносящего ни слова. – Она покачала головой. – Бедняга.

Мой разум нарисовал образ маленького светловолосого мальчика с дымчатыми зелеными глазами, из которого трагедия выбила слова.

– Почему он снова заговорил?

– Мисс Грант, учитель четвертого класса, ставила маленький спектакль и убедила его участвовать. – Энджи подняла руки. – Все остальное – история.

Я медленно кивнула. Она дала ему чужие слова.

– Но он потерял год школы, – сказал Нэш.

Кэролайн кивнула.

– Ему восемнадцать. Нет, подождите… – она посчитала на пальцах. – Ему, скорее всего, уже девятнадцать, правильно?

– Это, должно быть, сложно, – сказала я.

Джоселин пожала плечами и опустила картошку фри в кетчуп.

– Это принесло результат. Его игра сделает его знаменитым.

– Кстати, об этом, – сказал Нэш, глядя на часы. – Нам стоит собираться. Эдип сам себе глаза не выколет.

Энджи хлопнула его по руке.

– Эй? А предупреждать о спойлерах?

– Я знаю эту историю, – сказала я и, не удержавшись, улыбнулась. У меня не получалось не любить Энджи, которая взяла меня под руку, пока мы шли по улице. Сначала я вздрогнула. Я не была фанатом прикосновений, но Энджи казалась теплой по сравнению с моим льдом, и я позволила ей это сделать. Наше дыхание облачком струилось по мерцающим зимним улицам.

– Так есть мысли по поводу моего предложения? – спросила она. – Для ежегодного альбома наступает горячая пора, и мне бы действительно не помешала помощь.

– Не знаю, – ответила я. – Не думаю, что это мое.

Она надула губки.

– Уверена? Потому что…

– Да, уверена, – ответила я твердым голосом. Я заставила его снова стать мягче. – Мы переехали всего девять дней назад. Я все еще привыкаю.

– О боже, конечно, – ответила Энджи, широко улыбаясь. – Я ужасно навязчивая.

– Да неужели? – пробормотал Нэш себе по нос.

Энджи скорчила рожицу, глядя на него поверх плеча, и повернулась обратно ко мне.

– Занимайся своим делом, Холлоуэй, – сказала она. – Чем бы оно ни было. Но моя дверь всегда открыта. Всегда.

– Спасибо.

От слов Энджи мне стало теплее, и было тепло всю оставшуюся часть прогулки до Общественного театра Хармони.

Занимайся своим делом, чем бы оно ни было.

По сравнению с другими магазинами центра Хармони, здание, в котором находился театр, было неприлично запущено. Колонны начала века у входа в театр были покрыты грязью от автомобильных выхлопных газов многих лет. Бетонные ступени, ведущие ко входу, потрескались. Внутри пылинки танцевали в мягком свете, льющемся из элегантных цветных стеклянных светильников на потолке.

Купив билеты в маленькой кассе, Энджи и ее друзья разговаривали между собой, пока я бродила по фойе, рассматривая галерею черно-белых фотографий. Некоторые из них были историческими снимками здания. Согласно снимкам, Общественный театр Хармони работал с 1981 года, когда Хармони был еще маленьким собранием далеко расположенных друг от друга зданий, разделенных широкими немощеными дорогами. Двуколки, запряженные лошадьми, женщины в платьях и больших шляпах с перьями пересекали широкие проспекты.