–Как ты думаешь, долго нам ещё идти?—спросила Таня у Кости. Он прекратил складывать дрова в кучу, многозначительно по-

смотрев на Таню, встал и, сделав два больших шага, оказался прямо перед ней. Она замерла в ожидании удара, но его не последовало. Таня посмотрела в глаза Косте. «Карие»,—подумала она. В его глазах читался немой вопрос. Костя посмотрел на Наталью, потом на Таню.

–Вопрос в том, сколько мы протянем,—сказал Костя.

Он развернулся и подошёл к куче дров в центре пещеры, оставив Таню наедине с её мыслями. Костя опустился на колено и вытащил из внутреннего кармана сложенную вчетверо мятую тетрадь. Бережно её развернув, он увидел, что страницы исписаны словами языка, которого он не знал. Костя принялся листать их в надежде найти хоть какое-то знакомое слово, чтобы хоть немного понять, что же интересовало прежнего хозяина тетради. Почерк был женский, видимо, писала школьница. На одиннадцатой странице он увидел предложение, которое было подчёркнуто три раза. Это была латынь—язык мёртвых. «De profundis clamavi ad Te, Domine».

Это выражение он знал, как знал и то, что оно означает. Оно было наполнено отчаяньем, болью и едва живой надеждой на спасение. Хозяйка этой тетради была несчастна и явно страдала. Фраза пере-водилось так: «Из глубин взываю к Тебе, Господи». Костя оторвал два листа и, чиркнув спичкой, поджёг их. Почти сразу застрекотали в огне тонкие веточки, чуть погодя разгорелись и дрова. Наталья с Таней подошли вплотную к костру и грелись, протянув руки к пламени.

–Ужасная погода,—сказала Наталья, вглядываясь в проход, где завывал ветер.

–Да, буря очень сильная,—поддержала её Таня.

Они сидели молча, и каждый думал о чём-то своём. О том, что случилось и что их ждёт в будущем. Они перекусили двумя банками консервированного тунца, что нашли после катастрофы. Закончив с едой, они безмолвно смотрели в костёр. Тишину нарушила Таня:

–Я очень устала, прилягу, немного посплю.

–Ложись, доченька,—сказала Наталья.—Отдыхай.

Таня улеглась на полу пещеры, отвернувшись к стене, и поч-ти сразу заснула. Её вымотала прогулка по заснеженным скло-нам. Наталья с Константином продолжали так же молча смотреть в огонь.

–Я считаю,– негромко сказала Наталья после долгого мол-чания,—что после смерти мы станем чем-то большим, чем просто смертными людьми.

В воздухе вновь повисла тишина, даже на минуту показалось, что буря прекратилась, но спустя мгновение свист за пределами пещеры возобновился. Костя встал и прошёлся, разминая ноги.

–Да? И чем же?—спросил он.

–Например, ветром,—ответила она спокойным, ровным и беззаботным голосом, будто находилась дома, в привычной обстановке, а не в пещере посреди заснеженной пустыни на краю земли.—Лёгким дуновением, капелькой росы, смятой травой, шелестом листьев, чем-то непорочным и чистым. Ведь куда-то мы уходим после смерти,—ска-зала Наталья и спросила:—Где твои родители?

Он молчал, глядя в одну точку, в сторону входа.

–Я их не знал,—наконец ответил Костя почти безразличным голосом, в котором всё же послышалась боль.

–У тебя совсем никого?—переспросила Наталья. Костя вернулся на прежнее место у костра.

–Мне часто снится сон,—начал он.—Вокзал, белая привокзальная площадь. Скамейки, фонари, огромный циферблат часов—и рядом ни души, совсем никого. Вокруг белым-бело, и я там совсем один. Нет ни автобусов, ни машин, ни куда-то спешащих людей—там пусто. Когда был в детском доме, я спросил у воспитателя, где моя мама и когда она меня заберёт. Он посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, сказал, что она оставила меня на скамейке у вокзала, когда мне было три года, с запиской: только дата рождения и имя. Видимо, поэтому мне снится вокзал и больше ничего.