Этот тип летательных аппаратов был ей неизвестен.

А значит, он был неизвестен и клану.

И ей эта неизвестность очень не нравилась.

Когда в небо взметнулся столб бело-голубого огня, поднимая в воздух и разбрасывая на многие переходы то, что осталось от моего Оазиса, я поняла, что ушла слишком недалеко от него.

Когда непонятный летательный аппарат начал поливать огнем все вокруг, все расширяя и расширяя радиус обстрела, я поняла, что это мое «недалеко» может иметь катастрофические последствия для меня.

Оставалось лишь натянуть на себя дыхательную маску[13], еще плотнее вжаться в землю, придвинувшись к остриям корней вплотную, да радоваться тому, что от выхода из туннеля я ушла по диагонали в сторону на полперехода, не став оборудовать свой наблюдательный пункт прямо на скале. Ну и еще надеяться, что этого хватит, чтобы уцелеть.

Нечто летательное тем временем продолжало плеваться зелено-белым огнем, наматывая по пустыне все более расходящиеся круги от центра Серры.

Взметались вверх столбы песка, оседали и проваливались внутрь каменные стены туннелей. Открывшиеся в земле провалы моментально засыпались обвалившимся на них сверху песком, который тут же заливался огнем, похоже, что из всех орудий, прилетевших к нам невесть на чем и невесть откуда.

Взрывались боезапасы, спрятанные в нишах туннелей. Горели деревья, когда-то дарящие благословенную тень детям Оазиса.

Взлетали на воздух остатки оборудования, спрятанные в лабораториях и на складах, находящихся еще ниже уровня туннелей.

Ничто не могло уцелеть под шквалом этого огня.

Мир завертелся вокруг меня в смертельном танце. Красный песок Серры столбом стоял в воздухе, смешавшись с красной кровью моей семьи, бело-голубым пламенем от взрывов боеприпасов и зеленым огнем, извергающимся из летательного аппарата врага.

Вся эта адская смесь, колом встав в воздухе, горячей бурей закрыла от меня небо.

От взрывов сотрясалась земля и закладывало уши. Так что я лежала, прикрыв голову руками и приоткрыв рот, чтобы не порвались барабанные перепонки. Отмечая краем сознания для себя тот факт, что неизвестная конструкция двигалась и стреляла бесшумно. Звуки исходили исключительно от взрывов наших боеприпасов, шелеста нашего песка и от скрежета камней наших же обваливающихся конструкций.

Воздух тем временем дрожал, словно марево в жару, и как будто бы то сворачивался, то, развернувшись вновь, накрывал тугой волной все, что было рядом, в радиусе не менее десяти переходов, как определила я для себя зону поражения.

От этого действа возникали странные ощущения. Все пространство просто трясло, как будто бы от пронизывающего холода: дрожал земляной холм, дрожали скалы, дрожал песок, дрожало все внутри. А потом все стало выворачиваться наизнанку, словно вспоротая на животе шкура бура[14], сворачиваясь в трубочку и обнажая внутренности.

Обнажились засыпанные песком туннели, отступила вода моря, демонстрируя скрытое под ней. Треснувшая скала осела, осыпаясь грудой каменных обломков, но не внутрь туннеля, а наружу, показывая то, что было сначала спрятано в ней, а потом разгромлено неизвестным оружием.

Треснул холм, на котором я притаилась. И если б не сплошное переплетение вросших в него и проросших насквозь корней, он бы просто рассыпался. Корни кустарника, тем не менее, треснули, орошая остатки земли, те, что им еще удавалось удержать вокруг себя, густым, бурым, ядовитым соком.

Я же, свернувшись калачиком на остатках холма, среди паутины острых корней, истекающих едким соком, пытаясь дышать как можно более редко и как можно менее глубоко, вытащила откуда-то из себя, словно из глубин клеток, из которых и состояла вся я, целиком и полностью, то, что можно было назвать энергетическим коконом. И закрылась в нем, будто птенец в яйце, пытаясь ни о чем не думать и ничего своего не чувствовать, лишь пропускать через себя то, что чувствовал и воспринимал окружающий меня Мир, не более. Лежала, пытаясь унять дрожь, перестать чувствовать страх, стараясь стать просто частью ландшафта. Его неживой частью.