Она повернулась ко мне и утерла выступивший на лбу пот. Солнце шпарило, в убежище было жарко.

— Прости, брат святой, я баба простая. Анаис Парре меня зовут. Подохнуть вот так — нет, благодарю, — она мотнула головой. — Сочтут Молчащие наши грехи да и выпустят нас на волю. А там, по милости их… — она не договорила, отмахнулась от меня, повернулась к мужикам и женщинам, стоявшим возле Фредо: — Поднимайте его, ну! Вот деревянные! Правда, кто в борделе не гость, тот и жизни не рад.

Я не удержалась от усмешки, но согласилась с Анаис. Логика в ее словах и правда была. Поднялась Жизель, прижимая к себе ребенка, зашевелились люди, давая пройти процессии, которую я с тяжелым сердцем сравнила с похоронной. Вот черт, это скверное, совсем не нужное мне сравнение, но что делать.

— Постой, — я схватила Анаис за руку. — Ты умеешь… принимать роды? Так?

— А что, кто опростаться готов?

— Нет. Но ты немного понимаешь в целительстве?

— Немного? — Анаис фыркнула. — Да ты, брат… а, какой с тебя спрос, с вашим-то целибатом. Да у меня бы девочки помирали как мыши в засуху, кабы я не умела работать ножом… Рош, уйди с моей дороги. Я тебе не монашек. Ты меня плохо знаешь.

Нет, это иллюзорно — что все с шутками и легко. Рош не подумал посторониться, а Анаис, за чьей спиной стояли два мужика и две женщины, держащие пустые мешки, на которых лежал Фредо, не думала отступать. И пока я перешагивала через тюк, на мгновение потеряв бдительность, ситуация накалилась.

— Я тебе не мальчик наивный, — бросила Анаис без какой-либо злобы, просто констатируя факт. Они стояли друг напротив друга — мясник с ножом и хозяйка борделя с острым кинжалом. — Он ведь прав, — она еле заметно кивнула в мою сторону, — никто никого не насильничает. Хотят — идут. Не хотят — не идут. Да? — она повысила голос, но не повернула головы. Поразительно, хотя и закономерно: с кем имела дела эта женщина? Да со всеми, кто сейчас готов нас убить. С матросами, с крестьянами, с такими, как Рош. Она бесценна.

Одна из женщин опустила свой край мешка, и Фредо болезненно вскрикнул. Я закусила губу, в один миг перемахнула преграды из барахла, отпихнула женщину, вцепилась в мешок, и на моей свободной руке повисла Мишель.

Анаис легонько толкнула Роша, он пошатнулся, но не упал. К лучшему, как знать, что бы здесь началось, если бы он от злости спровоцировал людей бездумным приказом. Анаис, даже не проверив, что творится на улице, отодвинула засов, толкнула дверь, и тесное, вонючее убежище залило ярким светом. Я ослепла на мгновение, но рванула мешок, и люди пошли, те, кто и так собирался. Спотыкаясь, чувствуя страх и ненавидящие нас взгляды, мы пробирались к выходу: я, Фредо, Мишель, двое мужчин, женщина слева от меня. Мы шли, смаргивая слезы, держа в поле зрения крепкую фигуру Анаис. В свете дня она была похожа на посланца свыше.

Я услышала возню. Мне оставалась пара шагов до двери, до свободы или же до смерти, но, может, смерть подкрадывалась со спины? Оглянуться я не могла, да и толку: я смотрела на свет, позади была темнота. Люди, несущие Фредо, сбились с шага, Мишель ойкнула и выпустила мою руку. Спасибо, девочка, мне еще не хватало тебя пестовать, с облегчением подумала я.

Анаис обернулась.

— Ты, — велела она Мишель, — возьми младенца. Учись, учись, лет через шесть своих будешь нянчить. А ты, Жизель, не прикидывайся лядащей, возьми вон край, смени брата.

Я разжала руку. Как бы то ни было, крепкая… бывшая сотрудница дома терпимости более вынослива, чем хрупкая аристократочка, переодетая монашком. Героизм хорош там, где не остается иного выхода.