– Ну, скажем, попросить вас вести некоторое время уединенный образ жизни.

Грэм повернулся к нему.

– Это странно, – сказал он.

– Вам не причинят никакого вреда.

– Вреда?

– Но вы должны оставаться здесь…

– Пока я не разберусь в своем положении, не так ли?

– Совершенно верно.

– Прекрасно. Тогда начнем. О каком вреде вы говорили?

– Не сейчас.

– Почему?

– Это слишком долгая история, сир.

– Тем больше оснований начать не откладывая. Вы сказали, что я – значительная персона. Что тогда означают крики, которые я слышал? Почему толпа пришла в возбуждение и стала кричать, узнав, что мой летаргический сон окончился, и кто эти люди в белом, собравшиеся в зале Совета?

– Все в свое время, сир, – сказал Говард. – Но не с налета, не с налета. Сейчас один из таких неустойчивых моментов, когда все возбуждены до предела. Ваше пробуждение… его никто не ожидал. Поэтому Совет проводит консультации.

– Какой Совет?

– Тот, который вы видели.

Грэм сделал нетерпеливый жест.

– Это все не то. Вы должны рассказать мне, что происходит.

– Вам придется подождать. Набраться терпения и подождать.

Грэм сел.

– Ну что ж, если я так долго ждал, чтобы вновь обрести жизнь, – сказал он, – то могу подождать еще немного.

– Так-то лучше, – обрадовался Говард. – Да, намного лучше. А теперь я должен покинуть вас. На некоторое время. Мне нужно присутствовать на заседании Совета… Прошу меня извинить.

Он направился к двери, бесшумно открыл ее и, чуть помедлив, исчез.

Грэм подошел к двери, попытался открыть ее и обнаружил, что она заперта каким-то неведомым ему способом. Он повернулся и принялся кругами шагать по комнате. Снова сел. Некоторое время Грэм продолжал сидеть, скрестив руки на груди, хмурился, грыз ногти и пытался собрать воедино калейдоскопическую мозаику впечатлений первого часа своей жизни после пробуждения: огромные механизированные пространства, бесконечные анфилады комнат и переходов, борьбу на этих странных движущихся мостовых, кучку враждебных людей у подножия гигантского Атланта, загадочное поведение Говарда… И намек на огромное наследство – которым, возможно, злоупотребляли, – наследство, дающее ему беспрецедентное влияние и возможности. Что он должен делать? Глухая тишина его комнаты красноречиво говорила Грэму, что он – пленник.

Ему подумалось, что вся эта череда ярких картин была сном. Он попытался крепко зажмуриться, но это испытанное средство не помогло. Все происходило наяву.

Тода он принялся ощупывать и исследовать незнакомые предметы, находившиеся в двух небольших комнатах, где он был заперт. Увидев свое отражение в большом овальном зеркале, он изумленно остановился. Перед ним стоял человек в изящном одеянии пурпурного и голубовато-белого цветов, с небольшой, остроконечно подстриженной седеющей бородкой. Посеребренные сединой черные волосы обрамляли лоб странной, но довольно красивой прической. На вид ему было лет сорок пять. Некоторое время Грэм не осознавал, что видит себя самого. Затем с усмешкой промолвил:

– Вот позвать бы сейчас старину Уорминга и заставить его пригласить меня куда-нибудь на обед!

Грэм стал думать, кого из знакомых по прежней жизни ему хотелось бы увидеть, но посреди этих приятных мыслей вспомнил, что все, с кем он бы мог весело провести время, давным-давно умерли. Эта мысль так больно поразила его, что он поник и побледнел.

Беспокойные воспоминания о движущихся мостовых и гигантских фасадах вернулись с прежней силой. Крики толпы снова зазвучали в ушах громко и отчетливо. Неслышно говорящие друг с другом, полные враждебности члены Совета в белых одеждах встали перед глазами. Он ощутил себя маленьким, жалким и бессильным – выставленным напоказ в этом чужом, совсем чужом мире.