Хихарра задумался.

– Нет! – Он дернул себя за золотую серьгу. – Слово моряка, мы выпьем с тобой, борец! Вон идет мой сынок! Мой Флон! Выпьем крепкого винца за здоровье Великого Ангана. И за наше с тобой, борец! – Он ткнул кулаком в живот Нила.

– Эй, старик, – насмешливо сказал Нил. – А кто тебе сказал, что я пойду пить с тобой?

– Ты отказываешься? – возмутился кормчий.

– Конечно! Я уже выпил твоего винца. И довольно! Нет, я не пойду с тобой, старик. Это ты пойдешь со мной. И выпьешь моего винца!

Толстые губы кормчего растянулись в улыбке.

– Шутник? – сказал он. – Шутник, кусай меня в задницу! Согласен! Но если ты еще раз назовешь меня стариком, попробуешь вот этого! – Кормчий показал кулак. – Будь ты хоть сам Тур, борец, кусай меня в задницу!

– Согласен, Хихарра! – сказал Нил и побренчал монетами в кармане.

– Эй, заморыши! Шевелись! Шевелись! Уснете, яйца отвалятся! – закричал кормчий носильщикам, которые, заметив, что он отвлекся, заметно убавили прыть.

Невысокий плотный конгай в синей куртке, с внушительным кинжалом на поясе подошел к ним. Он был похож на кормчего, но, разумеется, у него еще не было ни бочкообразного брюха, ни столь заметных следов возлияний на физиономии.

– Приветствие! Флон! – представился конгай, протягивая короткую, ластоподобную, как у отца, руку.

– Нил! Приветствие!

Флону было лет, пожалуй, около тридцати пяти. В отличие от отца он выглядел спокойным, немногословным. Но Нил заметил, как оживились и шибче засновали носильщики при его появлении.

Конгай внимательно оглядел Нила с ног до головы. И остался доволен осмотром.

– Я взял бы тебя младшим кормчим! – произнес Флон. В его устах это было высшей похвалой. – Иди, отец, отдохни! – ласково сказал он. – Я найду тебя в «Дохлой рыбине», верно?

– А где же еще? – удивился Хихарра. – Ты пригласил меня, борец?

– А то! – Нил еще раз звякнул монетами.

«Дохлая рыбина» оказалась широким приземистым домом с крепкой мебелью и огромным чучелом черной акулы над очагом. Пахло пряным мясом, вином, моряцким потом, к которому примешивался легкий запах дурманной травки. Несмотря на ранний час, посетителей в таверне хватало. Здесь собрались представители дюжины народов Мира, у многих в мочке уха блестела серьга Братства Морской богини. Судя по осанке, одежде, оружию, большинство – не простые матросы, а старшие и младшие кормчие с торговых и военных кораблей, нашедших приют в Фарангской гавани.

Раскланиваясь едва ли не с каждым из сидящих за столиками, Хихарра проследовал в угол зала, к черному резному изображению Морской богини на стенной панели. Там стоял стол, с которого слуга уже смахивал пыль и крошки.

Кормчий уселся на прочный шестиногий табурет и ткнул пальцем в винное пятно на несвежей скатерти. Слуга тотчас убрал скатерть, а второй служка уже бежал за новой. Хихарру знали в «Дохлой рыбине».

– Крепкого морского! – велел Нил.

Глиняный кувшин с вином и пара маленьких деревянных плошек тут же появились на столе. Гигант плеснул в чашки вина, и новые приятели опорожнили их с подобающим уханьем.

– Недурно! – произнес кормчий, причмокнув толстыми губами.

Слуга поставил перед ними горшочки с дымящимся рагу.

– Откуда ты взялся, борец? – спросил кормчий, отправляя в рот порцию перемешанного с овощами мяса.

Нил решил, что обычай молчания во время еды свойствен только верхушке здешнего общества.

– Да ты можешь не отвечать, коли не хочешь, – невнятно произнес кормчий.

Он хлебнул вина и захрустел черствой лепешкой.

– Да нет, – сказал Нил. – Что мне от тебя таить? Только ты не поверишь.

– Я?! – Хихарра поперхнулся рагу. – Да я столько видал в нашем сраном Мире, что поверю даже в лысину Равахша, кусай меня в задницу! Валяй, говори!