Песнопение и музыка, что далеким эхом разносились между деревьев, отскакивая от стволов, не всегда были знаками исцеляющей деятельности. Зачастую, ученики с наставниками могли попросту оттачивать эти умения, чтобы уметь лучше разбираться и работать с астральным телом и душой.

Чем ближе подходила к жилищу шаманов, тем громче слышались их бессловесные беседы: гортанные и тягучие звуки, стекающие по шаманскому бубну со специальными отверстиями для эхо-эффекта; размеренные удары пальцами по мембране инструмента, перекликающиеся с песней первого бубна; мощное песнопение на языке таинств, который ей самой никогда не постичь. Все эти звуки сплетались между собой в единое целое, создавая размеренную и чарующую мелодию, от которой можно было легко забыться. Благо, Этна не позволяла себе замереть, чтобы проникнуться музыкой и только это помогало ей не впасть в транс.

Когда музыка зазвучала в полную силу, ученица целительницы наконец достигла широкой поляны, спрятанной за деревьями, где и находилось жилище шаманов. Окруженное палатками, место для жилища казалось слишком маленьким, однако это было ошибочным мнением. Палатки, построенные из толстых веток и обтянутые сшитыми между собой шкурами умерших животных, выглядели весьма просторно, хотя внутри там наверняка обитал вечный сумрак. Возле каждой палатки лежали стопки хвороста, который разжигали по ночам. Две палатки, которые были значительно меньше основных, стояли без хвороста и с открытыми полами из шкур. В них также было сумрачно, а из одной из них и вовсе можно было расслышать редкое блеянье.

Посреди поляны, образовывая круг, сидели сами шаманы. Их одеяние мало чем отличалось от привычных одежд целителей, но одно отличие все же было и выглядело оно довольно необычно, если не сказать пугающе. Маски в виде волчьей морды, закрывающие половину лица. Красиво расписанные масляными красками, они были изготовлены из дерева, раскрашенного точь-в-точь как волосы их владельца. Черный нос, казалось, мог учуять любой запах, а острые неподвижные уши – услышать любой звук. А вот глаза в прорезях были закрыты, что добавляло напряжения к внешнему виду.

Этна не стала заходить на поляну, замерев на ее краю, не в силах оторвать глаз от ритуального пения.

Один из шаманов с рыжей бородой, скрестив под собой ноги, чуть раскачивался, издавая глубокие гортанные звуки. Игреневая маска сливалась с волосами, плавно переходя в мягкую бороду, делая лицо своего владельца суровым. Он был полностью поглощен пением, точно попадая в ритм музыки, похожий сейчас на огромный гриб-лисичку, а его одежды цвета полыни красиво разбавляли образ. На против него сидел юноша, чья маска была черного цвета, сливаясь с длинными волнистыми прядями волос, в которые были вплетены перья лесных птиц. Он сидел на коленях, держа в руках бубен за специальные крепления из толстых нитей, создающих странную паутину на одной стороне. Сторона с мембраной имела схематичные рисунки, рассказывающие историю появления Матери леса. Длинные пальцы другой руки отстукивали ритм по инструменту, двигаясь плавно, точно рассчитывая силу каждого удара. Широкие рукава рубахи цвета молодой хвои развевались от его движений, будто стебли цветов от ветра. Замыкающей треугольник из играющих музыку, была девушка, которая устроила бубен побольше на своем плече, придерживая его рукой. Он имел такую же толстую паутину с одной стороны, открывая лабиринт из отверстий и туго натянутую шкуру зверька в качестве мембраны. Она издавала тягучие тянущиеся звуки прямо в бубен, а тот отзывался эхом, разнося их в разные концы леса. Иногда ее изящные пальцы отстукивали дроби по другой стороне инструмента, а голова чуть качалась из стороны в сторону, и только темная маска не позволяла множеству тонких косичек надолго задержаться на лице. На ней было простое платье горчичного цвета с открытой шеей и такой длины, что запросто полностью прикрывало ее ноги.