Казалось, его болтовне не будет конца. Илья кожей ощущал, что такие вот разговорчивые товарищи могут быть весьма и очень опасны – для психики в первую очередь. Следуя за ним, он сам не заметил, как снова поднялся по другой лестнице и вернулся в зал, увешанный парсунами борцов за светлое будущее народа в ущерб его настоящему. Боролись, судя по экспонатам, от жаркого Туркестана до сумеречной Чухны. Этой экспозиции, кстати, также досталась пара сапог, снятых, как гласила табличка, с «красного» командира, воевавшего с «белыми» под Саранском. «Интересно, с живого или…».

– Нет новостей – хорошие новости? – осторожно спросил Илья, переключившись с обуви на Нехитрова.

– Это говорят англичане, – тут Нехитров заговорщицки приблизил свое лицо и заговорил шепотом, будто обращаясь к лацкану пиджака: – Я всегда думал, что ты японской, но теперь понял – ты агент английской разведки. Красные вибрации зала РККА выдали тебя, лишив воли, наконец заставив проговориться!

Илья вздрогнул и решил, что перед ним натуральный псих. Нехитров же стоял и светлейшим образом улыбался, будто только что выиграл в лотерею.

Илья, впрочем, не был из породы людей, которых легко запутать. Произошедшие потрясения вовсе окрылили его находчивость. Рассудок словно расслоился – большая его часть действовала сама по себе, оставшаяся старалась не вмешиваться в процесс. Так, возможно, чувствуют себя рыбы, идущие на нерест в придонной тьме – кроме одного маленького нюанса: язвительного наблюдателя внутри черепа, присматривающего за всем с высоты.

– История рассудит нас. Сам рассказывай, ибо ничего, кроме интимных подробностей будуара у меня нет, а распространяться на их счет я не намерен. Варенька заругает.

– Ну ты жук! Шляешься черт-те где. Говорят, слег. Возглавил дебильный штаб. С понедельника не являлся. Увидев, хотел сбежать. А теперь, вишь!.. Я тебя неделю не знаю после этого! Но готов выкурить папироску с незнакомцем. Естественно, его папироску. Мое расположение не может стоить еще дешевле.

Некурящий Илья похлопал по карманам доставшегося ему пиджака, в которых находил коробку позавчера. Чувство было как у стыдящегося профессии «щипача». Вещи, хотя и впору, сидели непривычно, прикасаться к ним было странно, шарить по карманам неловко.

«Принесу себя в жертву отношений, выкурю с неизвестным другом, не убудет. В выходные схожу в спортзал. Может, ГТО сдам…», – решил он про себя и добавил вслух:

– Идем, разоритель!

Через минуту оба были в курилке, устроенной из лестничной площадки плюс традиционная в этом деле консервная банка с коричневой гадкой лужицей.

– Какие слухи на счет нашей богадельни? Говорят, какая-то реформа грядет, будут ставить музей на прогрессивные рельсы, – наобум сымпровизировал Илья, и, видимо, попал в точку. Эта тема вообще работала: всегда веют какие-то перемены, которых никто не хочет.

– Он и на старых-то, не к ночи будет помянуто… – сплюнул на пол Нехитров, помрачнев лицом. – Сказал бы я – мерзкая дыра, но не могу: дыра эта кормит и даже иногда лелеет. Короче, не кусай руку кормящего. Я так понял, какой-то культурно-идеологический синдикат будут делать объединенный.

– Сокращение штата, аттестация и еще какая-то гадость, – вставил Илья.

– Посмотрим еще… Может статься, скоро будем с нежностью вспоминать Вскотского, какой бы он не был тупой скотиной.

Нехитров махнул рукой сквозь дымный протуберанец, на мгновение превратившийся в иероглиф.

– Ну, тебе-то что волноваться?

– Да как сказать? Это ты – улитка: спрятал рожки и шмыгнул с Варькой на комсомольскую стройку – повышать, поднимать, бороться. А я с четырьмя ртами? Знаешь, сколько съедает в месяц этот кагал? Образование надо дать московское и тэ-дэ. Вот нашел же, ей богу, тему! – настроение собеседника явно пошло на спад. – Давай лучше о бабах поговорим.