Раздался стук в дверь. Как-то разом все вместе застыли.

– Чего сидишь, Филиппа? – «разбудила» её Бетти.

– Ох, взаправду, чего это я? Уже ползу, уже лечу!

За тридцать секунд ожидания сердце Элли напряглось непомерно, хотя приём пищи неторопливо продолжался.

В следующее мгновение в комнату зашла Филиппа и Великан.

– Добрый всем день! – Своим громогласным голосом он моментально развеял висевшие в гостиной фразы.

Лицо Анны два раза поменяло выражение – от бывшего радостного на раздражённое и в итоге на чопорно-этикетно-приветливое. Мари просто с интересом поглядела в его сторону, как и Бетти, а Лили обыденно продолжала смотреть в сад, не обращая ни на что внимания.

«Вот и всё… мне конец! – промелькнуло у Элли. – Что же теперь будет?»

А мысли эти пролетели не зря. И пора читателю прояснить стремительные происходившие где-то за полчаса до обеда события, которые ей очень не хотелось выдавать на всеобщую огласку. А выглядели они вот как:

– Вот ты и попалась, шельмовка! – прошипела сквозь зубы незнакомая женщина, державшая у горла Элли нож. – Думала, тебя никто не поймает? А управа-то нашлась!

– Господи! Кто вы? – Девушка вся тряслась, инстинктивно поставив между кончиком лезвия и своей шеей ладонь.

– Кто я?.. Я тебе сейчас покажу, «кто я»!

Женщина, сжав крепкий кулак, замахнулась, целясь в щёку Птички.

Та взвизгнула, упав на пол и прикрыв голову руками; забилась в угол у окна. Не увидев никакого сопротивления, незнакомка поумерила разгорячившийся норов и не стала атаковать – просто, как коршун, нависла над добычей и продолжала нарочито выкрикивать угрозы, не давая девушке прийти в себя. И когда та начинала приоткрывать глаза и опускать с макушки руки, снова замахивалась на неё. Это произошло несколько раз до тех пор, пока гнев окончательно не покинул нападавшую.

– Ты же совсем девочка, – Вгляделась женщина получше. – А такие поступки затеяла, зазорница. Как только не стыдно!

Но ни стыда, ни позора Элли испытать не успела. Даже не знала: сколько всё длилось, ведь в эмоциях время растягивается непомерно длинно, а для подростка – так это надо ещё надвое умножить.

– Пожалуйста, успокоитесь, – шептала она. – Я ничего не сделала.

– Да ты же маленькая хитрая воровка!

– Вы… вы не правы, – запиналась Птичка, пытаясь незаметно протолкнуть папку с бумагами поглубже за пазуху, и, естественно, густо залилась румянцем. Но поскольку и была в пылу со страха, то это не особо выделялось в общем фоне.

– Как же не права! Здрасьте! Я с вчера не стала хозяину рассказывать, что дверь открытой нашла. Сама забыть я не могла – за столько лет такого ни разу не наблюдалось, – а в доме никого не было. Увольнений и подозрений мне не надо – вот я тебя, зараза, сама и словила сегодня!

Женщина потянулась к телефонной трубке, как будто бы зачем-то медля, и не спеша подняла её. Растерявшаяся Элли только и смогла выдавить:

– Ну пожалуйста, не надо! Простите, простите меня.

– Вот те раз – «простите»! С каких это пор воры прощением отделываться начали? Я тебя раз и навсегда сегодня отучу погаными делами заниматься!

Она снова грозно помахала кулаком, забыв, что в нём всё ещё находился нож.

Элли по инерции опять начала защищать ладонями свою бедную голову, на этот раз совсем уж безропотно и жалостно. Нервы у неё не выдержали, и один за другим побежали вниз слёзные каскады.

Всхлипы сотрясали её напряжённое, сжавшееся в комок тело, а нападавшая стояла молча, оценивая обстановку. Кулак медленно опустился. Видя, что девушка даже глаз не могла поднять, женщина намеренно громко отложила на стол нож и, сделав шаг назад, сказала уже не деланным голосом: